Эпоха так лихо торговалась на рынках, что мне казалось, будто потёмкинская вселенная неоправданно раздута. Обесценивание въелось в подкорку, став личным сортом профдеформации. Раз вокруг кольцо отцепления из институциональных инфраструктур, выход грезился в авангардной метафизике с вкраплениями экспериментальной психологии и лингвистики, пока не стало ясно, что мы вещи в себе, съевшие собаку(-поводыря) в убегании от собственной тени. Я городил лабиринты - лишь бы спрятаться от самого себя. Запутывал, водя по закуткам, собственных минотавров. Красной нитью связал Ариадну и оставил в тупике. Мои бесконечные замки из песка в замках из стекла - тщета, выставленная напоказ. И даже в тебя я въедливо и настойчиво заронял эти ядовитые семена, но ты из упрямства продолжала смотреть на моих кошек, скребущих на душе, и бог случая не переставал играть в бильярд с электронами, веря в сильное взаимодействие. И иммунный ответ на отчаяние в виде надежды не заставлял себя ждать: раз последний кирпичик что-то весит, раз последний кирпичик чего-то стоит, значит, можно выстроить нечто ценное. Нечто весомое. И пока ты смотришь, я строю из себя хуй пойми что.