Информация
  • На сайте: 569 дней
  • Создана: 1b27
  • Записи открыты: всем
  • В рейтинге: 4
  • Комментарии: 20
Последние изображения

«Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел...», - писал Пушкин в романе «Евгений Онегин». А Грибоедов вторил ему: «Блажен, кто верует, тепло ему на свете...».

В этих стихотворных фразах известных поэтов «блажен» означает «счастлив». Однако блаженными называли не только людей счастливых, но и чудаковатых - со странностями. Другими словами - юродивых, совершавших безумные поступки, порой - просто самоубийственные. Но им прощалось всё. Например, псковский юродивый Николай Салос однажды предложил самому Ивану Грозному (да ещё и в пост) кусок сырого мяса, заявив, что для кровожадного царя - это самая подходящая пища. Грозный, что характерно, дерзкого обличителя на казнь не отправил, а простил - и его, и весь Псков, который намеревался по примеру Новгорода подвергнуть жестокому погрому. Другой юродивый, Миколка Свят, обругал царя бранными словами и предрёк ему смерть от молнии, на что царь только попросил его молиться, чтобы Господь избавил его от такой участи.

Кстати говоря, именно в эпоху Ивана Грозного юродивые пережили пик популярности и пользовались особым почитанием. Царь никогда не обижал «божьих людей», как их называли, и они стекались в Москву со всех концов страны. К тому же в столице можно было найти гораздо больше благодарных слушателей и зрителей, которые для юродивых были особенно важны, а заодно и тех, кто делился с ними куском хлеба или пускал холодной зимой переночевать в сарай.

Русская Православная церковь причислила к лику святых более тридцати юродивых. Самый известный московский юродивый, конечно, Василий Блаженный или Нагой. Он был не первым, тем более не единственным и уж точно не самым сильным провидцем в российской столице. Но, поскольку москвичи – все, от простых людей до Грозного царя – любили и почитали его больше всех прочих, Василий оставил в своей тени других «божьих людей». Можно вспомнить о Максиме Блаженном, первом московском юродивом и чудотворце, о котором известно очень мало - лишь дата смерти да несколько обрывков его речей о татарских набегах.

Совсем безымянным остался в памяти народа московский юродивый, предсказавший беременной княгине Елене Глинской, что в день рождения её сына разразится над Москвой страшная гроза и таковым же будет царствование очередного Великого князя Московского. Так по сути и вышло: во время сильнейшей грозы, под раскаты грома родился Иван IV Васильевич.

Почти в одно время с Василием Блаженным круглый год ходил по Москве полуголым, с тяжёлым медным крестом на груди, веригами (цепями с кандалами весом в два с половиной пуда), медными кольцами на пальцах и в железном колпаке знаменитый юродивый Иоанн Большой Колпак, выходец из вологодских краёв. А запомнился он, кроме своего внешнего вида, тем, что публично при всём народе обличал во всех грехах Бориса Годунова, когда тот ещё не был царём и предсказывал его нелёгкую судьбу. «Умная голова, разбирай Божии дела; Бог долго ждёт, да больно бьёт» - эта его присказка дошла до наших дней.

Но самым любимым и почитаемым московским юродивым был, конечно, Василий Блаженный. Судя по возрасту, указанному в его житиях, он родился в конце 1469 года в подмосковном селе Елохове. Как говорили, он был вымоленным ребёнком: родители, благочестивые крестьяне Иаков и Анна, долго не имели детей и только после усердных молитв у них появился сын. Когда мальчик подрос, его отдали в подмастерья к сапожнику в Москву, где он и начал вести себя странно. Однажды к его хозяину пришёл богатый хлеботорговец, попросивший сделать ему сапоги попрочнее, на несколько лет вперёд. Услышав это, Василий засмеялся, а потом… заплакал. Когда его спросили о том, что случилось, отрок ответил: «Удивился я и опечалился, потому что он ни разу не наденет тех сапог, ибо завтра умрёт». Так и случилось.

В 16 лет Василий покинул мастерскую и начал бродить по Москве, да так и бродил всю оставшуюся жизнь, терпя многочисленные лишения. Отсутствие крыши над головой, а порой и одежды (лишь железные цепи для «смирения плоти»), возможности нормально питаться и спать в тепле, а ещё отрицание всех мирских благ, авторитета властей и общественной морали - вот то, что отличало всех юродивых от обычных людей.

«Пискаревский летописец» сообщает, что иногда Василий Блаженный жил на Кулишках у богатой вдовы Стефаниды Юрловой. По другому источнику, он и умер там: видимо, в последние годы (а было ему не менее 80 лет) ослабел и не мог уже бродяжничать. Однако, слава Блаженного к тому времени была так велика, что многие москвичи охотно предоставили бы ему и стол, и дом. Его уважали, к нему прислушивались, относились со страхом и трепетом, считая, что его устами говорит сам Господь.

Славу Блаженного умножало то, что и зимой, и летом этот юродивый ходил совершенно голым – таким его и изображают на иконах, часто добавляя тяжёлые цепи-вериги. За наготу его и ругали, и поднимали на смех. А однажды смеявшиеся над ним торговки с Охотного ряда внезапно ослепли, и прозрела только та из них, которая раскаялась, что только укрепило суеверное почтение к нему. И всё равно Блаженного побили смертным боем, когда он расколотил камнем образ Божией Матери на Всехсвятских (Варварских) воротах Китай-города, приговаривая: «Тут сам чёрт сидит». Но могли даже и убить – икона считалась чудотворной, однако, послушав просьбу Василия, с неё соскребли верхний слой краски и обнаружили под ним «дьявольский лик». Блаженный поведал людям, что нечистый сам явился к мастеру-иконописцу и за большие деньги убедил его написать под ликом Пречистой Девы своё изображение, чтобы вынудить христиан поклоняться ему.

С годами слава Василия росла, став, можно сказать, международной. О нём писал приезжавший с посольством в Москву англичанин Джильс Флетчер: «Он творил здесь много чудес, за что ему делали обильные приношения не только простолюдины, но и знатное дворянство, и даже сам царь и царица».

Жизнь Василия протекала в основном на Красной площади и вокруг неё. Часто он посещал Кремль – ни один часовой не посмел бы его задержать – и бывал на богослужениях в Успенском соборе. Наверняка, московские государи, его современники, обращали внимание на этого голого нечёсанного человека.

О его общении с великим князем Иваном III сведений не сохранилось, а вот с его сыном Василием III юродивый вступил в спор, во всеуслышание осуждая его развод с бездетной Соломонией Сабуровой и женитьбу в 1526 году на Елене Глинской. Узнав об этом, государь «разгневахся зело», вызвал к себе Блаженного и «обличаше его» – но, заметим, не казнил и не бросил в темницу. Его молодая жена, которая тоже никак не могла родить наследника, повела себя мудрее: пришла к Блаженному со смиренной просьбой. На что он сказал царице (по версии жития XIX века): «Будет твой сын умом крепок да нравом крут. Какова погода при его рождении случится, таково и царствие его будет».

Иван, впоследствии прозванный Грозным, родился, как известно, во время сильной грозы. В тот год, когда его торжественно венчали на царство, юродивый молился перед Воздвиженской церковью в монастыре на Остроге и предрекал беду («и слезяше, и в перси себя бияше, и восклицаше»). На следующий день после его молитв в Москве вспыхнул страшный пожар, распространившийся именно от этой церкви и уничтоживший чуть ли не весь город. Разнёсся слух, что зажгла его слывшая колдуньей бабка царя, Анна Глинская: будто бы она в образе сороки разносила огонь из дома в дом, а Василий, обернувшись соколом, её преследовал.

Вскоре после этого Блаженного впервые пригласили в царский дворец на пир, где он после каждого тоста выплёскивал чашу с вином за окно. Разгневанный таким неуважением, молодой царь Иван спросил, в чём же дело, и Блаженный ответил ему: «Излиянием сего пития я гашу огонь, которым в сей час объят уже весь Новгород, и тушу пожар сим». Вскоре после этого гонцы принесли известие о большом пожаре, действительно случившемся в Новгороде. А потушить его помог некий человек странного вида, который ходил нагим по улицам и кропил горящие дома. Увидев Василия Блаженного, гонцы узнали в нём этого человека.

С Новгородом Блаженного связывает и другое предание: когда Иван Грозный зверствовал там со своими опричниками, внезапно явившийся ему Василий позвал его в «убогий вертеп» и дал «скляницу крови и кусок сырого мяса», заявив, что это кровь и плоть невинно убиенных. В этой истории юродивый, умерший задолго до Новгородского погрома, явно спутан с его псковским «коллегой» Николаем Салосом.

Не внушают доверия и другие поздние рассказы о встречах Василия с царём, явно выдуманные. Например, о том, что на заданный юродивому вопрос, от чего Иван умрёт: «от стрелы калёной, от меча булатного либо от злодейства людского?», Василий якобы ответил: «Умрёшь ты, государь, от яда смертельного, а поднесёт его тебе в кубке самый близкий твой слуга» (намекая то ли на Бориса Годунова, то ли на Богдана Бельского).

Сам Блаженный такие намёки вряд ли делал, поскольку был далёк от придворных интриг. Но обличал, по свидетельству современников, царя и за жестокость, и за притворное благочестие. Однажды на литургии в Успенском соборе юродивый спрятался в угол, и Грозный, не увидев его на привычном месте, после спросил, почему тот не был на службе? «Я-то был, – ответил Василий, – а вот ты телом был в храме, а мыслями возводил себе дворец на Воробьёвых горах». Дворец этот Иван действительно хотел построить (но так и не построил) для своей молодой жены Анастасии Романовны и первого царевича, Дмитрия. Как известно, царевич умер во младенчестве, а Анастасию отравили.

Вскоре царь узнал, что Василий Блаженный болен, навещал его вместе с царицей, а во время похорон сам нёс его гроб вместе с боярами. По легенде, на погребении Блаженного у Троицкой церкви, что на Рву, присутствовал и его давний соперник – тот самый юродивый, Иоанн Большой Колпак. Подражавший и завидовавший Василию, он теперь горько оплакивал его смерть и просил похоронить себя рядом с ним.

В 1555 году в честь взятия Казани на Красной площади начали возводить грандиозный собор Покрова Пресвятой Богородицы, позже ставший известным на весь мир как храм Василия Блаженного. Девять его приделов поглотили маленькую Троицкую церковь, и могилу юродивого пришлось перенести к стенам нового собора.

Здесь в день кончины Блаженного стали собираться его поклонники, молиться об исцелении. А вскоре пошли слухи о чудесных исцелениях на его могиле, к которой потянулись страждущие со всей Руси. Говорили, что особенно охотно Василий исцелял от «расслабления» (паралича), бесплодия, хромоты и слепоты. Правда, некоторые чудеса были, по словам всё того же Флетчера, подстроены монахами: по крайней мере, один такой мнимый хромой был уличён в обмане и сослан в дальнюю обитель.

Но такие случаи не влияли на популярность Блаженного, и в 1588 году по настоянию богомольного царя Фёдора Иоанновича он был причислен к лику святых. Над могилой его возвели церковь, ставшую новым, десятым приделом собора, а над мощами - соорудили серебряную раку, украшенную драгоценными камнями. Не отставала от мужа и царица Ирина Годунова, сестра будущего царя Бориса. На следующий год после прославления Василия Блаженного в царицыной золотошвейной мастерской по её распоряжению изготовили покров на раку святого. Эта поистине ювелирная работа была выполнена златошвеями, которые пришили на покров 5311 зёрен мелкого речного жемчуга.

Не иссякали толпы людей, желавших исцелиться у могилы Василия Блаженного. Флетчер писал, что сам царский шурин Борис Годунов на руках приносил к мощам святого своего больного сына Фёдора, и, как известно, тот выздоровел. Став же царём, Борис велел хранить в приделе под защитой Василия Блаженного царскую казну. Датский королевич Юхан, жених Ксении Годуновой, сообщал, что в приделе «днём и ночью всегда горят восковые свечи, туда всякий приходит молиться». Так, в каком-то смысле юродивый стал небесным покровителем Москвы: в дни его смерти и именин службу ему служил сам патриарх, а на богослужении присутствовал и царь.

За свою многолетнюю историю серебряная рака Василия Блаженного была свидетелем разных событий. В смутные времена начала XVII века она была разорена поляками, в 1812 году раку похитили французы, но к тому времени почитание юродивого уже пошло на убыль и пышные службы у его могилы прекратились.

К этому времени покров с раки Блаженного находился в ризнице Покровского собора, как почитаемая святыня. А вскоре после революции, в 1921 году, в этом соборе произошла кража. Ночью преступники похитили предметы церковной утвари из драгоценных металлов и намеревались украсть покров Василия. Когда же утром священнослужители обнаружили преступление, стали выяснять, что именно пропало. В ходе следствия случайно увидели, что покров был спрятан аккуратно сложенным под белокаменной плиткой пола. А вот утварь так и не нашлась.

Даже в то время, когда в советской России набирала обороты антирелигиозная кампания, юродивых и «божьих людей» не стало меньше. Что уж говорить о временах правления Николая II, который почитал «странных людей из народа» и всячески им помогал. Одной из таких блаженных была старица Матрона Босоножка, почитаемая в Санкт-Петербурге наравне с Ксенией Петербургской. Известно, что Матрона родилась в Костромской губернии в семье крестьян Щербининых и очень молодой была выдана замуж. По её собственным словам, «в брачной жизни перенесла немало огорчений», а когда её муж скончался, отныне решила служить только Богу. Матрона распродала всё имущество, и по давней христианской традиции, пожертвовав деньги нищим, стала странствовать, посещая обители и святые места. Всю последующую жизнь она ходила исключительно босая, а одежда на ней всегда была летняя и преимущественно светлого цвета.

Приблизительно в 1880 году в конце странствий Матрона оказалась в Санкт-Петербурге, и постепенно горожане стали обращать внимание на то, что она одарена даром провидения. Зная о её богоугодной жизни, многие обращались к ней за помощью и советом, а она помогала всем, кто обращался, советовала как поступить, предостерегала от несчастий. Вскоре в городе стали распространяться рассказы о происходивших исцелениях и избавлениях от многих болезней по молитвам Матроны, и рассказы эти дошли до императорской семьи. Известно, что несколько раз Матрону приглашали ко Двору, и она долго вела с императором и его женой разговоры на духовные темы.

Когда же она скончалась в марте 1911 года (предсказав свою скорую смерть: «я уйду вместе с водой и льдом»), проводить её в последний путь пришли 25 тысяч человек.

А на главном фото - ещё один блаженный того времени - псковский юродивый Антоша, которого, как гласит предание, горожане любили за его всегда добрые предсказания на будущее. Известно, что он скончался в 1907 году и был похоронен на старинном Дмитровском кладбище. На его красивом гранитном надгробии высечены такие слова: «Здесь покоится тело Антона Иванова, известного в Пскове юродивого Антоши. Скончался 22 мая 1907 года. 80 лет от роду».

Удивительный факт, но этот псковский юродивый - единственный в России блаженный, на могиле которого установлено дорогое надгробие. И неизвестно, кем был тот щедрый меценат, который в самом начале прошлого века пожертвовал немалые средства на памятник городскому блаженному. Как, впрочем, и о самом Антоше практически никакой информации нет. Единственный документ, где упоминается о юродивом - это Записки сельского священника «Идиот Карпун и юродивый Антоша», которые были опубликованы в журнале «Псковские епархиальные ведомости» в 1906 году.

Кстати сказать, после революции и в советское время подвиг юродства был достаточно широко распространён, особенно - в 1930-50-е годы. В какую бы епархию вы сегодня ни приехали, вам обязательно расскажут о местных юродивых, которые были известны здесь в 1930-х годах, во время и после Великой Отечественной войны и даже в хрущёвские времена.

Портреты девушек начала 20 века.

Перед вами подборка винтажных открыток начала 20-ого века, которые многие люди хранили у себя дома – женщины равнялись на изображенных на них красавиц, мужчины же с восхищением рассматривали их по вечерам.

«Я до сих пор очень скучаю по отцу...» Как сложилась судьба единственной дочери Владимира Маяковского.

Никто и никогда не ставил под сомнение факт её родства с поэтом Владимиром Маяковским. Разве что Евгений Евтушенко как-то потребовал у неё документы. Встав во весь рост, доставшийся ей от отца, она заставила Евтушенко смутиться... «Да, определённо что-то есть», - признался он.

Никто и никогда не называл её самозванкой – ни исследователи творчества Маяковского, ни его биографы. В одном из московских музеев хранится записная книжка, где рукой поэта рядом с её американским адресом написано слово «Дочка». Оказавшись впервые в Москве, увидев эту запись, она заплакала…

Хотя её звали Эллен Патрисия Томпсон, сама она просила называть её Еленой Владимировной Маяковской, но при этом признавалась, что вряд ли когда-нибудь поменяет типичную американскую фамилию, полученную при рождении, на русскую, громкую, такую узнаваемую в мире русской поэзии, ведь родилась она и всю жизнь прожила в Америке.

О том, что у Владимира Маяковского заграницей есть ребёнок, ничего не было известно вплоть до 1991 года. До этого времени Эллен хранила в тайне своё происхождение, опасаясь за свою безопасность. Когда о Маяковском стало можно говорить открыто, она посетила Россию и посвятила свою дальнейшую жизнь изучению биографии отца. Эллен уверяла, что Маяковский любил её и хотел жить с ней и её матерью. Но история распорядилась по-другому.

Матерью Эллен была эмигрантка из России Элли Джонс (Елизавета Петровна Зиберт). Она родилась в 1904 году в башкирском посёлке Давлеканово в богатой семье потомков немецких протестантов, перебравшихся в Россию ещё при Екатерине Великой. Семья Елизаветы была очень зажиточной, владела крупной недвижимостью: в Уфе до сих пор сохранился особняк, в котором проживала семья Зиберт (в один из приездов в Россию Эллен Томпсон побывала там). После революции Елизавета работала в Уфе и Москве в гуманитарных американских организациях, где и познакомилась со своим будущим мужем, англичанином Джорджем Джонсом. Через какое-то время они уехали в Лондон, а потом в США, где их брак вскоре распался.

Когда в 1925 году Владимир Маяковский приехал в США в творческую командировку, Елизавета Зиберт (тогда уже Элли Джонс) стала его гидом и переводчиком. А вскоре между ними вспыхнул роман. Как рассказывала Эллен Томпсон, её мама интересовалась поэзией, читала на всех европейских языках: «Она вообще была очень образованной. Маяковский же почти не говорил на иностранных языках; естественно, ему понравилась умная девушка, которая говорит по-русски. К тому же мать была очень красивой, её часто приглашали работать моделью. У неё была очень натуральная красота: у меня сохранился портрет работы Давида Бурлюка, сделанный, когда они все вместе были в Бронксе. Маяковский, можно сказать, влюбился в мою мать с первого взгляда, и уже через несколько дней они почти не расставались. Они вместе появлялись на всех приёмах, вместе встречались с журналистами и издателями. Ходили в зоопарк в Бронксе, ходили смотреть на Бруклинский мост. И стихотворение «Бруклинский мост» было написано сразу после того, как он посетил его с матерью».

К этому времени Элли Джонс уже не жила с мужем, но сохранила с ним дружеские отношения. Когда в 1926 году у Элли от Владимира Маяковского родилась дочь, Джордж Джонс поставил в свидетельстве о рождении девочки свою фамилию, чтобы все считали её «законнорожденной», таким образом, став её юридическим отцом. О том, кто её настоящий отец, девочка узнала в 6-летнем возрасте и молчала об этом более полувека. Говорила, что мать до самой своей смерти просила её не являть миру главную семейную тайну: «Она всегда избегала всяких разговоров по поводу её романа с Маяковским. Плюс я не хотела предательства по отношению к отчиму, который был замечательным человеком».

Узнав о рождении дочери, Маяковский очень обрадовался и хотел увидеть её, но поехать снова в Америку было сложно. В первый и последний раз встреча Маяковского с дочерью произошла в 1928 году во французской Ницце, куда Эллен отправилась с матерью по делам. В этом году поэт получил визу для поездки в Париж.

«Мне было всего два года, - рассказывала Эллен. - В 1928 году мы поехали с мамой в Ниццу, где она решала какие-то иммигрантские вопросы. А Маяковский в это время был в Париже, и наша общая знакомая сообщила ему, что мы во Франции. Как только он узнал, то сразу примчался. У моей матери чуть не случился удар, она не ожидала увидеть его. Мама рассказывала, что он подошёл к дверям и сказал: «Вот я и здесь!» … Всё, что я помню, — это его длиннющие ноги. А ещё вы можете мне не поверить, но я помню, как я сидела у него на коленях, его прикосновения... Я думаю, это кинестетическая память. Я помню, как он обнимал меня. Ещё мне мать рассказывала, как он умилялся, когда видел меня спящей в кроватке. Он говорил: «Наверное, нет ничего более притягательного, чем спящий ребёнок».

Моя мать встретила Маяковского, когда ей было 20 лет. Это была встреча двух молодых сердец, а не известного поэта и его почитательницы. И по рассказам матери, он очень трогательно к ней относился. Даже предлагал нам переехать в Италию, где у него жил друг, чтобы он мог навещать нас чаще и даже жить с нами. Но мама ответила: «Я знаю, ты несвободен. Ты дважды несвободен. Во-первых, коммунисты, твоя дорогая революция, а во-вторых, Лиля Брик». … Все эти годы я храню последнее письмо отца, которое он написал нам, и думаю, что во всём его творчестве нет ничего похожего на этот трогательный монолог, в котором он выплакал всё своё сердце».

Это письмо, о котором рассказывала Эллен, её мать хранила как сокровище. Оно было адресовано «К двум Элли», и Маяковский писал в нём: «Две милые мои Элли. Я по вам уже соскучился. Мечтаю приехать к вам. Целую все ваши восемь лапок...». «Это было очень трогательное письмо, - говорила Эллен. - Отец просил о новой встрече, но её не случилось. Мы с мамой вернулись в США. Но Маяковский увёз мою фотографию, сделанную в Ницце, с собой. Его друзья потом рассказывали, что эта фотография всё время стояла у него на столе».

Сложно судить, насколько сильны были чувства Маяковского к Элли Джонс, но уже совсем скоро в его жизни появились другие женщины: Татьяна Яковлева и Вероника Полонская. А в апреле 1930 года поэт покончил с собой.

В памяти же Эллен-Патрисии остались лишь воспоминания об одной единственной встрече с отцом и то, что ей рассказывала о нём мама. «Она рассказывала, что с самого начала Маяковский показался ей энергичным, весёлым и смешным человеком. С ним никогда не было скучно. Но были у него и депрессии, просто чёрные периоды жизни... Когда у отца украли почти все деньги в Нью-Йорке, он ужасно расстроился, а его так называемая возлюбленная, Лиля Брик, тут же прислала ему телеграмму, что ей срочно требуются деньги. Мама всегда говорила, что у этой женщины ледяное сердце. На прощание отец оставил матери букет незабудок на подушке. Он потратил на цветы свои последние деньги... Я не верю, что он совершил самоубийство добровольно: скорее всего, его толкнули к этому, используя склонность к депрессиям. Ведь известно, что его последнюю выставку запретили, люди просто проигнорировали дело всей его жизни. Такие вещи разрушали сознание Маяковского: ведь это было прямое послание: «Заткнись!» Ему предоставили выбор: смерть или бесславное существование. Возможно, он сам нажал на курок, но кто довёл его до этого? В любом случае, из-за любви к Веронике Полонской отец убить себя бы не стал, это вам скажет любая женщина, которая хоть чуть-чуть его знала. В 1991 году я встречалась с мадам Полонской, мы много общались и даже подружились. Проблема была не в ней, а в том, что Маяковский ужасно разочаровался во власти».

На вопрос о том, кто кроме Полонской в Советском Союзе знал о существовании дочери Маяковского, Эллен отвечала: «Ещё одна подруга отца, Софья Шамардина, писала в своих воспоминаниях о том, что ей говорил Маяковский про свою дочь в Америке: «Я никогда не думал, что можно так тосковать о ребёнке. Девочке уже три года, она больна рахитом, а я ничего не могу для неё сделать!» Маяковский говорил обо мне ещё с одним своим другом, рассказывал, как тяжело для него не растить собственную дочь. Но когда в России печатали книгу его воспоминаний, то они просто выбросили эти фрагменты. Возможно, потому, что Брик не хотела это публиковать. Вообще, я думаю, что в биографии отца ещё много белых пятен, и считаю своим долгом рассказать правду о родителях».

В 1954 году дочь Маяковского вышла замуж, но её семейная жизнь не сложилась, несмотря на рождение сына. Отношения закончились разводом, и значительную часть своей жизни Эллен посвятила воспитанию сына и литературе. Она обучалась в колледже, работала редактором в издательстве, преподавала в университете. А в более зрелые годы - тщательно изучала биографию отца и его творчество. В 1991 году в возрасте 65 лет Эллен перестала скрывать, кто был её настоящим отцом был и попросила отныне называть ее Елена Владимировна Маяковская. В том же году вместе с сыном, Роджером Шерманом, она впервые приехала в Россию.

«Русский был моим первым языком, - говорила Эллен. - Но в Америке из-за языка у меня начались проблемы: дети дразнили меня на улице, высмеивали мой акцент. Мама, как могла, заставляла меня говорить по-русски, но я кричала: «Зачем нам это? Мы всё равно никогда не вернёмся в Россию». Сейчас я понимаю, что сделала ошибку. В 1991 году я впервые приехала сюда, на родину моих родителей, и поняла, почему мама всю жизнь так скучала по этой стране. Раньше я не понимала, для чего она пытается объяснить американцам, что такое русская культура, кто такие русские люди, но теперь знаю. Она была настоящей патриоткой...».

В Москве Эллен и её сын познакомились с родственниками Маяковского, посетили музей поэта на Лубянской площади и его могилу на Новодевичьем кладбище. После этого Томпсон начала активно давать интервью, рассказывать заинтересованной прессе о романе своих родителей, о единственной встрече с отцом и написала несколько книг.

«Моя мать неохотно рассказывала о своих отношениях с Маяковским. Незадолго до её смерти у нас состоялся разговор. Я тогда писала книгу «Маяковский на Манхэттене»... и спросила её: «Володя любил тебя?» Она лишь показала жестом «да». Он любил мою мать и он любил меня. Но это была трагедия для них - в тот период истории они не могли быть вместе. ... Что касается Лили Брик, то мама всерьёз опасалась её, ибо Брик была инструментом ГПУ - это подозревал и сам Маяковский, считавший, что Лиля докладывает о каждом его шаге.

Был определённый момент, когда мой отец был сильно связан с мадам Брик, и она получила большую экономическую выгоду, высасывая из него все деньги. Ко всему прочему, она открыто говорила, что любовью всей её жизни был Осип Брик, а вовсе не Маяковский. Когда же отец застрелился, она выбросила со стола моё фото: ей не нужны были другие наследники, ведь эта женщина унаследовала все права на книги Маяковского... Все твердят, что Брик была музой моего отца. Навряд ли. И моя мать музой не была, и уж тем более Лиля Брик. Мама как-то спросила у него: «Как ты пишешь стихи?» На что он ответил: «Это словно дыхание соловья. Никто с небес стихов не диктует, и поэты преспокойно обходятся без муз - их вполне устраивают соловьи».

Елена Маяковская выпустила более пятнадцати книг, среди которых «Моё открытие Башкортостана» и «Маяковский на Манхэттэне, история любви», рассказывающая о путешествии её отца по материалам разговоров с матерью и мемуаров Элли Джонс, которые та ещё при жизни успела надиктовать на плёнку. В 1993 году на симпозиуме в Нью-Йорке, посвящённом 100-летию со дня рождения Маяковского, Елена Владимировна выступила с докладом «Что значит быть дочерью Маяковского», где сказала: «Если честно, я до сих пор очень скучаю по отцу. Мне кажется, что если бы он узнал меня сейчас, узнал бы о моей жизни, ему было бы приятно». В последующие годы она активно участвовала в работе Русско-американского культурного центра «Наследие», а в 2008 году была удостоена российского Ордена им.Ломоносова «за высокие достижения в научно-исследовательской, культурной, общественной и благотворительной деятельности».

Единственная дочь Маяковского скончалась 7 лет назад на 90-м году жизни. Её тело было кремировано в США. Но развеять свой прах она завещала над могилой отца на Новодевичьем кладбище Москвы. Подобным образом она поступила и с прахом своей матери: в свой приезд в Россию она привезла часть праха Элли Джонс, чтобы похоронить его рядом с могилой русского поэта. «Я думаю, мама надеялась когда-нибудь воссоединиться с человеком, которого так сильно любила. И с Россией, которая всегда была в её сердце».

В марте 1831 года в храме «Большое Вознесение» у Никитских Ворот венчались Александр Пушкин и Наталья Гончарова. Ему был 31 год, ей - 18.

Натали он звал «жена», «жёнка» - по-домашнему. Она была первостатейной красавицей Петербурга. Рост даже по нынешним меркам «модельный» - 177 см! Баснословно тонкая талия, роскошные грудь, плечи, огромные глаза. Пушкин влюбился, увидев её, 16-летнюю, на балу.

Девушка настолько поразила поэта своей лучезарной красотой, грацией и стройностью, что он признался друзьям: «Отныне участь моя будет связана с этой молодой особой».

Не прошло и полугода, как Пушкин посватался к Гончаровой, но получил отказ. Мать Натальи надеялась найти для красавицы-дочери более выгодную партию, ведь известно, что Александр Сергеевич был небогат, а также недавно вернулся из ссылки.

Прошло два мучительных года, прежде чем поэт снова решился сделать предложение. За это время ни один из более знатных и состоятельных женихов не попросил руки Натальи Николаевны, никто не смел перейти дорогу Пушкину.

Пушкин женился и был счастлив в браке. Об этом свидетельствуют его множественные сохранившиеся письма жене и друзьям.

Но злая молва не заставила себя ждать. В 1836 году в высшем свете с упоённым злорадством начали обсуждать якобы любовную связь Пушкиной и Дантеса.

Долгое время считалось, что Наталья Николаевна изменила своему мужу с французом, пока спустя почти 160 лет после смерти поэта не были опубликованы письма Дантеса, которые хранились в его архиве. Он так и не смог добиться её благосклонности.

Какой трагедией закончились его попытки ухаживаний, все знают.

«Ты ни в чём не виновата», - первое, что произнёс поэт, когда его, раненного, принесли домой. И после повторял непрестанно, умирая почти двое суток. И это Пушкин, доведённый до бешенства гнусными сплетнями и анонимными посланиями! Пушкин не верил сплетням о жене ни секунды.

Любовь штука странная. Она может соединить абсолютно противоположных людей. Так и купидон пробил сердце Ильи Репина, после встречи с Натальей Нордман.

После первого брака, Илья Репин не имел право венчаться повторно. Поэтому брак с Натальей Нордман был "незаконный".

Они встретились случайно, Наталья Нордман была подругой Тенишевой (княгиня и основатель музея русской старины). В один день Тенишева пришла к Репину с Натальей Нордман. И пока художник писал портрет княгини, Нордман саркастически читала стихи Фофанова.

Изначально, дух и нрав Нордман вызывали ненависть у художника, он даже писал письмо Тенишевой, чтобы та не приходила к нему в гости с той особой.

Хотя непонятно как они встретились снова, но было ясно одно: это судьба. Репину нравился нрав и свободомыслие Натальи. Все не верили, как простой и жизнерадостный человек может жить с этой "бунтаркой".

Нордман являлась политически активной дамой: она была суфражисткой и поклонник вегетарианства, ненавидела неравенство людей и избавилась от всех прислуг в доме, чтобы человек делал все сам.

Нордман была сильной женщиной. Она ценила Репина и не мешала ему в работе. Всегда трепетно относилась к состоянию Репина и организовала специальные дни для встречи с художником, чтобы неожиданные визиты не мешали работе.

На фото: Максим Горький, Владимир Стасов, Илья Репин и Наталья Нордман в Пенатах. 18 августа 1904 г.

Это фотография Аннушки, той самой, которая пролила масло в романе Булгакова «Мастер и Маргарита». Персонаж она была реальный, соседка Михаила Афанасьевича, бич всей коммунальной квартиры №50.

Склочная, сварливая и скандальная Анна Горячева, известная также под прозвищем «дура с Садовой». Ее неприятный, но яркий персонаж кочевал у Михаила Булгакова из книги в книгу: ее можно встретить на страницах «Театрального романа», в «Самогонном озере», а в рассказе «Дом Эльпит-рабкоммуна» Аннушка задолго до Воланда умудрилась спалить дотла дом на Садовой, где сама и проживала.

В 2006 году булгаковскому музею была подарена чудом уцелевшая, возможно, единственная в мире, её фотография. Фотографию Аннушки-Чумы, типичной представительницы люмпен-пролетариата, булгаковскому музею подарил ее правнук — преуспевающий адвокат, живущий в Швейцарии.

Суеверия и мистика в жизни Александра Пушкина

Александр Пушкин был известен своей склонностью к суевериям. Поэт никогда не садился за стол, где было 13 человек, не оставался в комнате с тремя свечами (эта примета предвещала смерть) и не пересекал дороги, через которую пробегал… заяц! Так уж получалось: или зайцев в те времена была тьма-тьмущая, или Пушкину как-то особенно не везло, но эти ушастики точно караулили его, приводя в трепет и бешенство.

«Опять я в Симбирске, - пишет Пушкин жене. - Третьего дня, выехав ночью, отправился я к Оренбургу. Только выехали на большую дорогу, заяц перебежал мне её. Чёрт его побери, дорого бы дал я, чтобы его затравить. На третьей станции стали закладывать мне лошадей - гляжу, нет ямщиков - один слеп, другой пьян и спрятался. Пошумев из всей мочи, решил я возвратиться и ехать другой дорогою... Повезли меня обратно - я заснул - просыпаюсь утром - что же? Не отъехал я и пяти вёрст. Гора - лошади не везут - около меня человек 20 мужиков. Чёрт знает, как Бог помог - наконец взъехали мы, и я воротился в Симбирск. … Дорого бы дал я, чтоб быть борзой собакой; уж этого зайца я бы отыскал. Теперь еду опять другим трактом. Авось без приключений».

Болдинское имение в Нижегородской области, где Пушкин провёл три осени в 1830, 1833 и 1834 годах, находится в нескольких верстах от села Апраксина, принадлежавшего семейству Новосельцевых, которых поэт очень любил, в особенности и хозяйку дома, милую и добрую старушку. Как-то госпожа Новосельцева праздновала свои именины, и Пушкин обещал приехать к обеду, но его долго и напрасно ждали и решили сесть за стол без него. Опоздавший Пушкин объяснил причину своей задержки тем, что заяц перебежал ему дорогу, и потому он был вынужден вернуться домой, выйти из коляски, сесть в неё снова и приехать на именины…

Всюду - в переписке, в воспоминаниях современников, на протяжении всей жизни поэта встречались следы его суеверности. Весьма пристрастный биограф Пушкина, его племянник Лев Павлищев, сын сестры Ольги Сергеевны, описывает следующее: «Многим покажется очень странным, что Пушкин, при всём своём умственном развитии... придавал подобные значения и февральским дням, и встрече с попами и зайцами. Он также терпеть не мог подавать или принимать от знакомых руку, особенно левую, и особенно через порог, не выносил ни числа тринадцати за столом, ни просыпанной на стол соли, ни подачи ему за столом ножа. Почешется у него правый глаз - ожидает он в течение суток неприятностей. Встретит ли, выйдя из дома, похороны, - говорит: «Слава Богу! Будет удача». Если же, находясь в пути, увидит месяц от себя не с правой, а с левой стороны, - призадумается и непременно прочтёт про себя «Отче наш» да три раза перекрестится».

Кроме того, у Пушкина имелся список «несчастливых дней», составленный им собственноручно. Обнаружив в этом списке день своего рождения, 26 мая, Пушкин чрезвычайно расстроился. Теперь каждый раз, когда его одолевала беспричинная хандра, он жаловался близким: «Что же делать! Так уж мне на роду написано: В несчастный день родиться...». А во время венчания в церкви с Натальей Гончаровой, 18 февраля 1831 года, в Москве, он вдруг вспомнил, что нынче - один из трёх в этом месяце дней несчастий, но было уже поздно - хор пел: Исайя, ликуй!». Кстати говоря, сам обряд венчания поэта с прекрасной Натали сопровождался плохими приметами…

В церкви упали крест и Евангелие, когда по традиции обряда молодые обходили вокруг аналоя, венчальная свеча в руке поэта потухла, а его обручальное кольцо упало на пол и со звоном покатилось по каменному полу. Все эти обстоятельства встревожили Пушкина, он произнёс по-французски: «Tous les mauvais augures!», что значит «плохие предзнаменования!»…

А однажды мистическое предсказание промелькнуло в зеркале, в котором Пушкин увидел Натали с её вторым мужем, офицером Ланским.

Дочь Натальи Пушкиной и Петра Ланского спустя годы записала рассказ матери:
«Мать сидела за работою; он (Пушкин) провёл весь день в непривычном ему вялом настроении. Смутная тоска обуяла его; перо не слушалось, в гости не тянуло и, изредка перекидываясь с нею словом, он бродил по комнате из угла в угол. Вдруг шаги умолкли и, машинально приподняв голову, она увидела его стоявшим перед большим зеркалом и с напряжённым вниманием что-то разглядывающим в него. — Наташа! — позвал он странным сдавленным голосом. — Что это значит? Я ясно вижу тебя и рядом, — так близко! — стоит мужчина, военный… Но не он, не он! Этого я не знаю, никогда не встречал. Средних лет, генерал, темноволосый, черты неправильны, но недурён, стройный, в свитской форме. С какой любовью он на тебя глядит! Да кто же это может быть? Наташа, погляди!
Она, поспешно вскочив, подбежала к зеркалу, на гладкой поверхности которого увидела лишь слабое отражение горевших ламп, а Пушкин долго ещё стоял неподвижно, проводя рукою по побледневшему лбу… Лишь восемь лет спустя, когда отец (Пётр Ланской) предстал пред ней с той беззаветной любовью, которая и у могилы не угасла, и она услышала его предложение, картина прошлого воскресла перед ней с неотразимой ясностью».

Непостижимым образом, но те приметы и суеверия, которые сопровождали Пушкина всю жизнь, нередко сбывались! Не поверил бы им Александр Сергеевич в декабре 1825 года, и как раз очутился бы на Сенатской площади. Заяц на его дороге появился как нельзя кстати.

«Вот однажды, под вечер, зимой — сидели мы все в зале, чуть ли не за чаем. Пушкин стоял у этой самой печки. Вдруг матушке докладывают, что приехал Арсений. У нас был такой человек, Арсений — повар. Обыкновенно, каждую зиму посылали мы его с яблоками в Петербург; там эти яблоки и разную деревенскую провизию Арсений продавал и на вырученные деньги покупал сахар, чай, вино и т. п. нужные для деревни запасы. На этот раз он явился назад совершенно неожиданно: яблоки продал и деньги привёз, ничего на них не купив. Оказалось, что он в переполохе, приехал даже на почтовых. Что за оказия! Стали расспрашивать — Арсений рассказал, что в Петербурге бунт, что он страшно перепугался, всюду разъезды и караулы, насилу выбрался за заставу, нанял почтовых и поспешил в деревню. Пушкин, услышав рассказ Арсения, страшно побледнел. В этот вечер он был очень скучен, говорил кое-что о существовании тайного общества, но что именно — не помню. На другой день — слышим, Пушкин быстро собрался в дорогу и поехал; но, доехав до погоста Врева, вернулся назад. Гораздо позднее мы узнали, что он отправился было в Петербург, но на пути заяц три раза перебегал ему дорогу, а при самом выезде из Михайловского Пушкину попался навстречу священник. И кучер, и сам барин сочли это дурным предзнаменованием, Пушкин отложил свою поездку в Петербург, а между тем подоспело известие о начавшихся в столице арестах, что окончательно отбило в нём желание ехать туда». (Из рассказов о Пушкине, записанных Михаилом Семевским).

В ответ на шутки по поводу его веры в различные приметы Пушкин любил рассказывать об одном случившимся с ним происшествии. В декабре 1819 года состоялась встреча поэта с Александрой Филипповной Кирхгоф, известной в Петербурге того времени гадалкой. Она нагадала ему, что скоро он получит деньги, что ему будет сделано неожиданное предложение, что он прославится, будет дважды отправлен в ссылку и проживёт долго, если на 37-м году жизни не случится с ним какой беды от белой лошади или белой головы, или белого человека.

Как писал ближайший друг поэта, Сергей Соболевский, первое предсказание о получении денег сбылось в тот же вечер: «Пушкин, возвратясь домой, нашёл совершенно неожиданное письмо от лицейского товарища, который извещал его о высылке карточного долга, уже забытого Пушкиным. Товарищ этот был Корсаков, вскоре потом умерший в Италии. Такое быстрое исполнение первого предсказания сильно поразило Александра Сергеевича; не менее странно было для него и то, что несколько дней спустя в театре его подозвал к себе А.Ф. Орлов (генерал от кавалерии) и стал отговаривать от поступления в гусары, о чём прежде уже была у него речь с Н.Киселевым, а, напротив, предлагал служить в конной гвардии. Вскоре после этого Пушкин был отправлен на юг (первая ссылка за вольнолюбивые стихи), а оттуда через 4 года в псковскую деревню (Михайловское), что и было вторичною ссылкой. Как же ему, человеку крайне впечатлительному, было не ожидать и не бояться конца предсказания, которое дотоле исполнялось с такой буквальною точностью?!»

Этого «белого человека» Пушкин страшился все следующие 18 лет и перебирал все возможные варианты предсказания. Его приятель Алексей Вульф вспоминал, как, готовясь к дуэли со знаменитым графом Толстым-Американцем, Пушкин в Михайловском стрелял в цель и повторял: «Этот меня не убьёт, а убьёт белокурый, - так колдунья пророчила». В 1830-м, когда свадьба с Натали Гончаровой стала откладываться из-за претензий её матери, поэт решил с горя уехать в Польшу, сражаться с мятежниками. Остудило его пыл то, что среди предводителей бунтарей был некий Вайскопф («белая голова» в переводе с немецкого). «Он, наверное, убьёт меня, и пророчество сбудется!» - признался Пушкин другу Нащокину. И не поехал воевать. А когда он был приглашён на встречу со светловолосым императором Николаем I, то и вовсе вздрогнул: «Не это ли - тот самый белый человек, от которого зависит моя судьба?» В действительности же Александру Сергеевичу было суждено погибнуть в 37 лет в от руки 25-летнего блондина, носившего белый парадный мундир кавалергарда. Кроме того, Дантес был высоким для своего времени - 180 см роста. Полное совпадение предсказаниям гадалки.

Многим известен портрет Пушкина, написанный известным русским живописцем Василием Тропининым. Художник изобразил его в домашнем халате, ворот рубашки охвачен шейным платком, а непокорные волосы не стеснены причёской. Таким Пушкин был дома, когда работал. И вряд ли кому бросится в глаза массивный золотой перстень на большом пальце правой руки, украшенный изумрудом. Этот перстень был предметом особого внимания и любви поэта - именно его Пушкин именовал талисманом и скучал без него. Так, находясь в Михайловской ссылке в октябре 1824 года, поэт просит своего брата Льва прислать «рукописную мою книгу, да портрет Чаадаева, да перстень» и добавляет: «Мне скучно без него». Бытует мнение, что среди владельцев этого кольца были многие известные исторические личности, в том числе царь Иван III и дочь Бориса Годунова, и существовало поверье, что этот перстень якобы наделял своего обладателя исключительным литературным талантом. В тот роковой день Пушкин забыл надеть любимый перстень, а умирая, подарил его Владимиру Далю.

На другом знаменитом портрете Пушкина - кисти Ореста Кипренского - мы можем заметить у поэта неплохой маникюр: удлинённые ногти аккуратной одинаковой формы, будто после посещения салона. Современники неоднократно описывали эту его любовь к длинным ногтям. «Я преодолел робость, подошёл к прилавку, у которого Пушкин остановился, и начал внимательно и в подробности рассматривать поэта. Прежде всего меня поразили огромные ногти Пушкина, походившие более на когти», - писал Иван Панаев. На вопрос о том, зачем поэт отращивает ногти такой длины, он говорил: чтобы вскрывать конверт с письмом или снимать сургучную печать, когда под рукой нет специального ножа, однако, многие считали, что причиной тому снова были суеверия. Считалось, что длинный ноготь на мизинце оберегает от сглаза и несчастий.

Однажды между книгиней Долгоруковой и императором Николаем I произошёл такой разговор о ногтях Пушкина:

— Я прошу вас, княгиня, обрежьте свои ногти, но не поступите так, как ваш муж с бородой. Он слишком над ней постарался. Есть некто, — прибавил государь, — у кого на мизинце руки ноготь длины почти с вершок. Он связывает с этим ногтем удачу, он смотрит на него, как на своего хранителя, свой талисман. Говорят, он даже надевает ночью некий специальный чехол на мизинец с длинным ногтем, чтобы не сломать его во сне. Угадайте, кто это?
— Но как угадать, государь? Может быть, я не знакома с этой персоной.
— О! Вы знаете и его внешность, и имя, угадайте!
— Я, право, его не знаю… Не Пушкин ли, Ваше Величество?
— …Пушкин, Пушкин.

По воспоминаниям Веры Нащокиной (жены Павла Нащокина, друга Пушкина), однажды у них в гостях за ужином поэт пролил на скатерть масло. Опасаясь плохой приметы, Пушкин послал за каретой только после 12 часов ночи. По поверью, примета утрачивает силу на следующий день после происшествия. Однако, этот ужин у друзей оказался прощальным. Всего через несколько месяцев поэт был смертельно ранен на дуэли, проигнорировав предсказание гадалки - честь для него была важнее жизни. Но, видимо, Пушкин до последнего надеялся избежать этой страшной участи и перед дуэлью не составил никакого завещания – «плохая примета, можно накликать смерть»…

А вы верите в приметы?

Случилось это около двух лет назад. На тот момент мне было лет 16, а второму участнику этой истории, моему молодому человеку, 20 лет. Хочу заметить, что мы были вполне адекватны, воздействие алкоголя или наркотиков полностью исключается. 
Это был самый обычный летний вечер, дело шло к ночи, мы сидели у меня дома и, как часто тогда бывало, повздорили! Под влиянием эмоций мой возлюбленный собрался уходить восвояси. А живет он относительно недалеко: 20, может, 25 минут ходьбы, но все же расстояние приличное. И вот он вышел за порог, я закрыла дверь и осталась одна в расстроенных чувствах. Но в таком возрасте все быстро забывается, и мне хватило 10 минут для того, чтобы все обдумать и постараться помириться. Я набрала привычный номер, мы поговорили и решили, что он должен вернуться для дальнейшего обсуждения нашей проблемы. Мой парень сообщил, что идет по мосту, и я с уверенностью, что у меня 10 минут в запасе, начала прихорашиваться. Важная деталь - это то, что мои окна выходили во двор частного дома. В принципе, к ним можно было пройти через огород, и ничего особенного в том, что он подойдет к ним, нет. И как же я удивилась, когда услышала тихий стук в окно. Я понимала, что он не мог дойти меньше, чем за три минуты. Идя к окну, я ждала, что сейчас мы продолжим спорить, ибо так было всегда, но не в этот раз. Он начал так мило со мной разговаривать, что мысль о том, что это не он, сразу пронеслась в моей голове, но я не обратила на нее внимания. Он протянул руку через форточку и схватил мою, начал так нежно и ласково уговаривать меня выйти на улицу. Стоп, зачем? Я попросила его войти, так ведь проще, но он не согласился и все сильнее тянул мою руку из форточки. Мне стало больно, и речь его уже не казалась такой милой: он буквально требовал, чтобы я вышла! И тут что-то в моей голове перемкнуло: я вырвала руку и села на кровать. В следующий миг, посмотрев в окно, я никого не увидела. "Ну, ладно, без паники, - подумала я, - позвоню ему". Мой первый вопрос: "Где ты?" Его ответ поверг меня в шок: "Буду через пять минут". Что? Уж не помню, что я тогда ему говорила, помню слезы от страха рекой, паника от необъяснимости происходящего. 
Он прибежал очень быстро, я постаралась все объяснить. В тот момент я поняла, что это действительно был не он: по его бешеному взгляду все было ясно без слов! Мой парень схватил нож и побежал смотреть, что это было! Но не обнаружил абсолютно ничего, даже трава не примята. 
И вот так мы просидели до утра, ничего не понимая. Я часто спрашиваю, действительно ли это был не он, и каждый раз он клянется, что пришел позже. Вот такая странная встреча с двойником, который очень хотел, чтобы я вышла на улицу, но планы его сорвались!

arrow