В последние дни я подолгу не ложусь спать не потому, что расстройства сна с годами никуда не исчезают, а потому, что я не хочу смотреть сны. Я так устал их видеть и потом помнить, разделяя воспоминания и то и дело получая всплывающие из ниоткуда образы. Когда-то давно я закрывал глаза и не видел никаких снов. Я хочу, чтобы хоть иногда они отключались, а я мог отдохнуть. Но в итоге я либо не сплю, либо смотрю все эти сны, не исчезающие, когда просыпаешься. Это почти как реакция на ночные кошмары, когда в детстве я не хотел погружаться в сон, потому что я умирал в каждом втором весьма изощрёнными способами (я всё ещё помню те сны). Потом прошло, да и сейчас, задумываясь об этом состоянии я понимаю, что на самом деле я не хочу засыпать потому, что не хочу просыпаться - именно в тот момент на меня обрушивается шквал раскадровок снов, дикая усталость и абсолютное нежелание подниматься. Только глаза открываю сразу, чтобы калейдоскоп образов прекратился. На самом деле это очень выматывает.
Я очень хорошо помню, что мне снится, и эта неделя - не исключение. Правда, в этих снах абсолютно ничего примечательного - немного городских улиц, элементы работы, знакомые-незнакомые люди, дальние и не очень родственники, сушёные гранатовые косточки с мякотью (подозрительно похожие на малину), большое общежитие с коридорами комнат и душевых, куча бумажных стаканчиков и пластиковых ложек, какие-то порнографические фотографии в одной из чужих комнат, незнакомые люди и отражение в зеркале, где не прорисовано не только лицо, но и в целом я. А ещё огромная сковородка с макаронами, что и по сей день укоризненно на меня смотрят из холодильника, потому что я вот уже неделю не могу найти в себе силы их доесть. Единственное примечательное, что я видел во снах - как я приобнимаю молодого человека за плечи, с улыбкой подкладывая ему тех самых макарон, и я так удивительно чётко помню фактуру его пиджака, холод ткани и тепло тела под ней, чужую улыбку на абсолютно не прорисованном лице, как неловко он заламывает пальцы и почти физически ощущаемое смущение от моей лёгкой бестактности в плане соблюдения личных границ на пару с безграничной заинтересованной теплотой, что иногда пытаюсь вспомнить, из чего именно мозг так реалистично воссоздаёт это всё. Я почти не касаюсь людей, иногда избегая прямого контакта даже с друзьями, хотя не могу сказать, что не люблю их обнимать или что-то вроде того.

На пару с внезапно обострившейся усталостью от снов я охвачен смутным беспокойством, причины которого явно лежат в неуспешности работы, для которой мне катастрофически не хватает опыта. Недоделанные дела, мои собственные ошибки, нелепые способы их исправления... Стоит мне отвлечься - эти мысли немедленно материализуются в голове. Кому-то, возможно, при стрессах на работе или от неё помогло бы успокоительное, но мне даже думать об этом глупо, если меня не берёт снотворное вот уже... Я не помню, который год пытаюсь себя усыпить хоть так. Но пока я проверяю баланс на карте, тяжко вздыхаю и пытаюсь придумать, что такого себе купить на заработанное, чтобы стало уютней, теплей, быть может веселее. Я не могу придумать, потому что ничего не хочу. Ещё более странно это беспокойство ощущается, когда я о нём пишу. Мне отчего-то это кажется непростительной откровенностью, хотя я никогда не боялся демонстрировать то, что думаю или ощущаю (если ещё могу). Наверно я настолько привык переваривать всё внутри себя, что забыл, как этим делиться, а принимать заботу я вообще никогда не умел. Наверно, я просто очень не люблю демонстрировать любые настоящие слабости.

Дэви дрожит от холода, но громко пищит, если я пытаюсь закрыть окно - за ним ясный февральский день и бестолково кружащие рядом с окном птицы. Ей нравится на них смотреть, быть может она попыталась бы их поймать, хотя совершенно не умеет охотиться в сравнении с моими прошлыми питомцами. Странно осознавать их как прошлых, но... Дэви живёт у меня чуть больше года, а мне самому в этом исполнится двадцать пять. Какие-то страшные цифры и словно не из моей биографии. Я даже не знаю, привык ли в итоге к своей кошке, потому что не всегда понимаю её привычки и то, чего она от меня требует, но она забавная. Для полной гармонии с ныне покойной Китей, или для осознания этого состояния, мне потребовалось около восьми лет. От мысленных сравнений между ними я так и не избавился, но они хотя бы не носят оттенок оценки, просто факт - они не похожи.
Тем временем совсем рядом с окном никнут листья у инжира, на котором бог весь откуда появились мелкие паразиты. Как назло вышел из строя очередной пульверизатор, нужно будет купить новый - всяких лекарств для цветов и так полон ящик. Что-то случилось с самшитом, и он довольно скоропостижно загнулся, захворала одна из пуансеттий. Кактусы пока не дают корней, проклюнулись мандариновые косточки, но часть ростков самоликвидировалась. Авокадо смешно вытянулся и расправил первые листья, но я всё равно никак не пересажу его из тесной рюмки. Косточки манго отправлены в мусорку, осталось три, но я вижу, что они не приживутся, если только я не начну выращивать всё в чашках с водой. Никак не составлю список необходимого для покупки, равно как и не избавлюсь от отработанной почвы, которую дешевле выкинуть, чем восстанавливать удобрениями, гумусом и всем прочим. Колосятся опунции. Мадагаскарскую пальму (пахиподиум) пора пересадить. Может, стоит завести себе ещё больше кактусов, но в нынешнем расположении духа меня к этому не тянет, и это можно счесть за повод для беспокойства.

В хорошую солнечную погоду у меня либо нестерпимо болит голова, либо ощутимо портится общий настрой. Сегодня скорее второе, но ещё не вечер, а запасы цитрамона вновь подходят к концу. Я даже не замечаю, в каких количествах его потребляю в попытках унять головную боль. Дёшево и сердито. Раньше помогали дозы кофеина из кофе, но в последние пару лет этого недостаточно, если боль уже грызёт за виски. Мне подкидывали статьи о том, что организм может стимулировать головную боль в попытках выклянчать ещё больше кофе, но на самом деле я пью его довольно мало, могу не пить вовсе, и самочувствию на это всё равно. Возможно, гораздо больше на нём сказывается то, что у меня совершенно пропал аппетит, и за выходные я выпил чашку какао, съел острую лапшу быстрого приготовления и сгрыз две пачки сухариков с хреном. Меня тянет на острое и горькое, потому что остальное недостаточно вдаёт по рецепторам. Ловлю себя на ужасной мысли про лакрицу, которую терпеть не могу.
Всё ещё слушаю очень много музыки. В последние пару дней преобладают This Way to the Egress, Buffo's Wake, Will Wood and the Tapeworms, The Metafiction Cabaret и Abney Park, если верить статистике. На самом деле я слушаю всё вперемешку, а мой ежедневный плэйлист колеблется в районе 1700 композиций. О том, сколько музыки захоронено на моём компьютере, я лучше промолчу, но она сжирает огромный кусок от моего терабайта.

На самом деле, если я смогу хоть немного избавиться от усталости и повысить продуктивность до более приемлемых отметок, то быстро вернусь к умиротворённому состоянию абсолютно безразличного, а оттого немного счастливого человека. Но сейчас мне хочется выключить сны и просто смотреть в стену, слушая белый шум в голове, сквозь который иногда проступают слова песен.

Этой ночью мне снился Музей Червей. Часы оградили его стеной и окружили предупредительными знаками, но оставили ворота открытыми для смертных, которые достаточно сильны, чтобы зайти так далеко. Возможно, они надеются вызвать отвращение к существам, что родились из трупа Солнца. Существа эти до сих пор находятся здесь — они умирают, но никогда не умрут. Они пришли из Ниоткуда, говорится на предупредительных знаках, и если они доведут своё дело до конца, то Обитель тоже станет Ничем.