В этот по-настоящему весенний день кофе в любимой кофейне казался на удивление безвкусным, и я лениво грыз цедру со дна стакана, потому что чисто автоматически беру апельсиновый раф. Когда я был студентом, то на автомате заказывал латте с мятными сиропом раньше, чем успевал об этом задуматься. Привычка исчезла только год спустя на фоне невкусных мятных сиропов. Сейчас я уже весьма смутно припоминаю, когда брал такой кофе в последний раз.
На улице всю неделю солнце, тепло. Хожу в расстёгнутой кожаной куртке и наблюдаю, как оседает дорожная пыль в лужах от тающего снега. Через некоторые бордюры и поребрики бьют забавные фонтаны - у меня так вода из розеток вытекала, когда залили соседи сверху.
Улицы полны воспоминаний, смутных и не очень - о старых поездках, о прогулках, о стаканчиках кофе, разных мыслях, былых знакомых. Заглядываюсь на театральные афиши и всё никак не куплю билеты на что-нибудь, хотя театры люблю. В детстве я знал репертуар нашего ТЮЗа полностью, узнавал в лицо актёрский состав сквозь слой грима и с нетерпением ждал сезон, в котором выйдут новые спектакли. Моим любимым так и осталось "Холодное сердце" по сказке Гауфа про Петера Мунка и то, как он обменял всё на богатство, и про его каменное сердце, которое "не смеётся и не плачет". А ещё до сих пор помню, что в репертуар тогда не вернулись "Колбаска, Боцман и другие" и "Крошка Цахэс, по прозванию Циннобер", от которых я видел только фотографии и макет декораций, но всегда хотел побывать именно на спектаклях. В самих театрах мне никогда не нравилась чинная рассадка в лучшей выходной одежде и толпы в буфете, но я обожал погрузиться в происходящее на сцене, напрочь забывая про всё вокруг.
А в метро уставшие, но довольные весною люди, чьи улыбки различимы даже сквозь маски. Но я лишь прикрывал глаза, вслушиваясь в музыку в наушниках и мерный гул состава. Песни обо всём на свете, но больше, конечно, очень весёлых об очень мрачных вещах.
Хаотичные сны про ветчину в тайных задвижках кнопок вызова лифта, огромный кусок мяса размером с мою кошку, который выпускаю из рук и в итоге прижимаю к себе, пачкаясь кровью. Хитросплетения чужой личной жизни - у того самого лифта знакомые и не очень люди ведут короткие разговоры, раскидывающие их с новой стороны. Совсем не помню, кто из них кем являлся даже во сне, не то что в реальности. В других снах по столу расставлена куча рюмок, и я мешаю водку с водой и порошком лимонной кислоты. Соседи шумят за стеной, и я чувствую аромат копченого, постепенно перерастающий в дым, чёрными клубами вырывающийся из общей на всех вентиляции. В миске кошачьего корма что-то шипит и пенится, и мне даже не хочется знать, что. Снятся улицы, серые, узкие и пустые, где иногда хлопают двери, закрытые чёрными тенями людей. На железной дороге пусто, и даже рельсы поросли мхом, но виден поезд, который, как мне думается, с них сойдёт на этот город. Кадры сменяются вязкой атмосферой заброшенной квартиры, на обоях которой давно завяли нарисованные цветы. Всюду пыль и пауки, а в центре комнаты - мешочек орешков и один сухарь. Я использую его позже, когда через стеклянные прорези для доступа к парковой клетке кормлю белок и какую-то забавную очень круглую и добрую синицу. Мужчина рядом восхищается наличию сухаря, тому, что он без специй, и вообще очень много говорит. Женщина по правую руку рассказывает, что ее выгнали из дома, и сон перебрасывает нас всех в ее историю, где она ввязывается в культ и утаскивает в общину половину семьи, а ее старший сын выгоняет ее из дома на мороз, даже одежду и обувь передавая через запертую на цепочку дверь. Все члены общины носят белое и, кажется, венки на голове, но ведь зима - цветы выглядят пластиковыми, как украденные с могил.
В другом сне мы большой компанией очень долго едем вдоль берега на электричке, то и дело проезжая через пляжи и стоянки для кемпинга. Выходим ближе к концу маршрута, и посетив здания решаем устроиться на берегу. В здании, правда, мой взгляд цепляется за корявое объявление на русском, в котором просят прийти вечером в самую крайнюю палатку на церемонию, но обязательно с документами. В голове щёлкает, что это похороны, и я уже заранее вспоминаю, как выглядит люк в песчаном пляже, и что я ни разу не видел этого врача, хотя читал его журнал. Впрочем, до этого ещё далеко, и мы ставим палатки на опустевшем пляже, небо чёрное, дует ветер и мешает ставить палатку. Я выдергиваю с собой пару людей, нареченных во сне моими друзьями, и прошу сходить со мной туда. Они тоже читали объявление, но соглашается лишь одна девушка. Мы очевидно подростки, так как приехали с родителями, поэтому предупреждаем, что уходим гулять. Внутри палатки всё так, как я помню - на столе открытый журнал на очень легко читаемом в плане вида, но корявом в плане перевода русском, где доктор записывает, как звали пациента, с чем он обратился и где это происходило. В полу деревянный люк, присыпанный песком, и глубоко под ним слышатся шорохи и прочие звуки, выдающие присутствие человека. Мы не пытаемся постучать или открыть, но общаемся достаточно громко, чтобы было слышно, что мы пришли. Я предполагаю, что врач действительно иностранец, но ориентирован на русскоязычных пациентов и даже коллег, а потому старается вести записи на понятном нам языке. Мне действительно интересно его увидеть, но раньше приходит мама этой девушки, чтобы возмутиться, что мы пошли на чужие похороны. Мы обсуждаем, почему он вообще зовёт кого-то, тем более с документами, и я объясняю это тем, что он хочет убедиться, что соблюдает чужие традиции, а документ - простое подтверждение принадлежности к стране. Сон обрывается где-то там, но люк остаётся закрыт, сохраняя тайну.
Снился огромный фамильный сад с античными статуями и ведущимися там раскопками. Весьма инфантильная девушка, случайно разбив одну из статуй, решает умереть от горя, но воскресает утром того же дня. Вместо того, чтобы жить как живётся, она решает, что на ней лежит проклятье, и лезет к статуям вновь, на этот раз режется об осколки, и история повторяется. Несколько недель она методично трагически погибает к вечеру, пока семья не созывает собрание и не объясняет ей, что все они прекрасно помнят о её гибели, и что не для этого бог, громогласный голос готового приглушенно звучит фоном, даёт новую попытку. Погибать девушка передумывает, но посыла так и не осознаёт, даже когда бог рассказывает ей, что в самообвинениях и отказе от жизни из чувства вины нет никакого смысла. В конце закадровый голос рассказывает о самых влиятельных семьях и их домах, а также собрании, и на последнем почти все - кланы мультяшных антропоморфных зверей, похожих на персонажей Тома и Джерри.
Дома спацифиллум спустя несколько лет жизни вспомнил, что умеет цвести, и обзавёлся бутоном. Оливковое дерево, пожалуй, стоит считать мёртвым, хотя серия надрезов, замазанных после садовым варом, демонстрирует обнадёживающую зелень. Колосится мелисса, выбрасывая всё новые ростки, и я уже подумываю дать ей горшок побольше или хотя бы подсыпать земли - в конце концов она даёт листья размером почти с мою ладонь, и это впечатляем. Авокадо комфортно чувствует себя в горшке, оживают ото сна кактусы и мандарин. У граната подсохли листья от жарких деньков, но постепенно он привыкает к такой погоде вновь, может скоро начнёт пушить листву. Купленная недавно драцена мертва - при живых корнях у неё полностью погиб верх, и реанимировать её нет смысла. Руки у меня опять в колючках от опунций, которые я обрывал для матушки - собрал ей на работу небольшой горшочек кактусов. Мне уже всё равно, сколько иголок торчит из пальцев, и я их даже не выискиваю, попросту игнорируя лёгкое покалывание.
Мне нравится пронзительно синее вечернее небо и то, как оно отражается в лужах или влажной дороге. Вокруг Луны иногда образуется гало, расплывающееся бензиновым пятном. И всё же воздух не кажется достаточно свежим, и дышится им тяжело. Аромат весны добираю из стоящего на полке парфюма - там лес, свежая трава, грозовое небо.
Теперь, когда у меня для работы всего один офис, я всё равно ничего катастрофически не успеваю, но от этого ещё больше проблем. Я стараюсь, правда, но чем больше - тем хуже получается, и я думаю прекратить это делать, пустив всё на самотёк. Целая неделя работы из дома обещает быть длинной и скучной, потому что удалённо бумажки не пораскладываешь, а других поручений пока особо и нет. В такие дни я просто смотрю в два монитора сразу или весь день лежу за ноутбуком, поднимаясь к столу только если нужно работать в 1С, для чего я перехожу с тачпада на мышь.
Только Дэви всегда рада, что я в четырёх стенах. Она пищит по любому поводу и приходит ко мне валяться, а днём постоянно просит открыть окно, за которым недосягаемые птицы и вечно скрипящие как в фильмах ужасов качели.
Этой ночью мне снилось Перепутье, меридиан Обители, также известный как Зал Историй. Там встретилась мне давно умершая последовательница культа. Она рассказала о своём полёте через Дом, о долгих десятилетиях, что она провела внутри, о том, как мёртвые выживают вне Обители и вспоминают запретные истории. Проснувшись, я вспоминаю финал одной из её историй.