Вчера была такая красивая радуга, что я просто застыл на улице, как и многие прохожие, и всё смотрел как цветные линии становятся более чёткими или наоборот размытыми, и не отводил взгляд, пока оптическое явление не исчезло. Конец радуги выглядел потрясающе, жаль только, что где-то там нет горшочка с золотом - он никогда не бывает лишним.

Долгожданная прохлада обнимает холодной рукой за плечи, и мне нравится повыше натягивать одеяло, чтобы уйти от прикосновений. Все эти типично осенние дни Дэви спит со мной то на соседней подушке, то ловко привалившись ко мне сбоку, то свернувшись клубком в ногах или на животе, и мне особенно не хочется её прогонять, чтобы подняться. Меня начинает преследовать желание облачиться в кожаную куртку, которую для начала нужно купить, и раздобыть себе тыквенный латте. Это лучше, чем если бы ко мне кралась какая-нибудь осенняя депрессия.

В последний выходной лета я наконец-то сходил на пляж. Поплавал в прохладной воде, посмотрел как цветут кубышки, но большую часть времени просто сидел на берегу в мягком свете солнца, скрытого облаками с примесью смога. Всю ту жару небо было плотным и густым, свет - особенно рыжим, а на закате небо загоралось огнём, и медью наливались волосы всех проходящих мимо. В тот последний выходной лета, прогуливаясь во всё ещё немного влажной одежде между совсем пожелтевших полян с редкими розовыми гвоздиками, между сосен, по ветвям которых снуют огненно-рыжие белки, поднимая с тропинок пыль и опавшую листву размашистыми шагами я думал о том, что лето с годами перестало быть чем-то значимым и важным. Когда-то это были каникулы, целый отдельный мир на три месяца, а сейчас отпуск, пара выходных и попытки спастись от духоты под кондиционером в офисе. Не могу сказать, что это намного хуже, просто ощущается иначе. Но я всё ещё рад, что мне больше не нужно в школу, правда - вот в университет я бы ещё сходил, если бы там не поджидал коварный диплом.

Вообще всю неделю мне ужасно хочется вертеть головой не иначе как в попытках вывихнуть шею, потому что ещё до похолодания я как-то совсем неудачно зафиксировался ночью, в результате чего заполучил головокружения длиной в несколько дней. Вместо парфюма у меня был обезболивающий спрей с ментолом, вместо хоть каких-то дел вечером - аудиокнига Пратчетта до тех пор, пока не перестану её воспринимать. Мир кружился, мир падал, и я норовил вместе с ним, потому что шатало меня даже сидя. Нужно подумать, какую именно подушку завести, потому что удобно-то я устраиваюсь в любом случае, только утром шея ехидно так замечает, что нет, ей не нравится. Вот она, старость - мечты о подходящей подушке, ортопедических стельках и ещё вот том аппликаторе Кузнецова, на котором я в далёком детстве в йога играл. Не то чтобы я планирую наконец-то озаботиться своим здоровьем, ха. Сходил долечить зубы - уже молодец. Даже думать не хочу, во сколько тысяч обошлось бы мне это без страховки.

На работе коллега ушла в двухнедельный отпуск, так что я один за всех. Иногда сидишь себе спокойно, а иногда хватаешься за голову и одними губами шепчешь всякое нецензурное. Если опустить историю о том, как мы пытались отправить отчёты, которые не уходили по всем возможным причинам, то остаются увольнения. Мы всё ещё сокращаем штат, и людям, конечно, тяжело - многие проработали здесь по десятку лет, для них это буквально прощание с целым куском своей жизни. Плакала на этот раз только одна, да и то потому, что чсв у неё даже больше отступных, и за закрытыми дверями она опять сделала пальцы веером, за что её весьма жёстко осадили. Та, от кого слёз ожидали, покинула кабинет очень тихо, но шлейф её печали можно было ощутить за много метров до, стоило лишь увидеть эту фигуру немолодой женщины с опущенными вниз плечами. В её последний рабочий день мы довольно долго разговаривали, пока выгружались её справки, и с ней расставаться тоскливо даже мне - она очень приятная во всех отношениях. Самое тяжёлое в этом всём, правда, поймать равновесие в плане дружелюбия - вежливо улыбаться неуютно, а не улыбаться вовсе - невежливо. Когда они все уходят, прощаясь, любой вариант ответа звучит несколько издевательски.

Вечерами иногда лежу в фиолетовой воде и глубокомысленно созерцаю потолок, плавая ещё и в своих мыслях. Соль как по мне совсем не пахнет лавандой, но воду красит хорошо. Цвет успокаивает, но моя голова не в курсе, поэтому продолжает шуршать шестерёнками сама по себе.
В Москву собралась моя давняя знакомая. Я не помню, сколько мы общаемся на самом деле, но за многие годы мы ни разу не виделись, и в этот раз не увидимся тоже. Я, конечно, мог бы подвинуть все свои планы или их отсутствие, но не хочу этого делать. На самом деле вытащить меня попить кофе или прогуляться совсем несложно, потому что если у меня нет времени вот прямо сейчас, то я обязательно скажу, когда оно есть, и как-нибудь уж договоримся. Всё гораздо сложнее, если человека я видеть совсем не хочу... Вот знаете, мне не напряжно отвечать на сообщения и обмениваться историями, я люблю это дело, но есть всё-таки люди, с которыми мне совсем не хочется сидеть за чашкой кофе лицом к лицу или рассказывать им что-то для себя важное. Если оформить их в категорию по общим признакам, то это те люди, которым очень нравлюсь я, но они совершенно не нравятся мне. Причём это "не нравятся" - следствие нашего общения, какого-нибудь совсем изматывающего или разочаровывающего опыта, в результате чего отсутствие человека поблизости становится зоной комфорта. Я несколько месяцев как не общаюсь с тем человеком, которому очень понравился, потому что он сделал свои выводы из того, что я не горю желанием с ним куда-то идти. Они, конечно, верные, но и у меня есть свои выводы - человек не набрался смелости поинтересоваться причинами, а каждый контакт применял ко мне волшебную фразу "я не хочу навязываться", и в этом тоне не неуверенность в себе, а манипуляция. У меня на них аллергия, которая и отвадила меня от общения. Что до той девушки, что уже этим вечером впервые будет в Москве, так мы столько раз выясняли, почему именно мы не можем быть друзьями (почему не можем встречаться я растолковал куда быстрее), что я чувствую себя скорее нянькой, чем равноценным собеседником. Иногда я та ещё Мать Тереза, но моё любопытство в этом случае намного слабее безграничной усталости от одной мысли, что мне придётся всё решать и организовывать, когда я этого ещё и не хочу. А остальным, или, как выразилась годы назад та девушка: "кому угодно, кроме меня", я очень рад, да. И прогулкам, и перепискам.

Мне снились мрачные пластилиновые сны, похожие на Isolomus, вот уж никогда не знаешь, что именно мозг достанет из недр. Они переливались и перекатывались, монстры появлялись и исчезали, там почти не было звука и закадрового голоса, но я всё понимал. Правда, выразить это вне сна довольно трудно сходу, потому что, как и игра, сон больше похож на маленький экскурс в безумие. Позже он сменятся музеем под открытым небом, где по лестницам всегда стекает вода, но в подвалах светло и сухо. Я помню это место очень давно, особенно храм чуть ниже, а за ним - остановку. Многие годы назад я разбил в тех краях тарелку, а спустя время в другом сне нашёл её осколки на том же самом месте и вспомнил, что мне это уже снилось. Возможно, это одна из отправных точек снов, в которых я узнаю места и вещи с чёткостью до прошлого раза, который мог быть годы назад.
В другом сне я присматриваю за старым домом отдыха с обширной территорией где-то в лесу на холмах. Сам дом абсолютно стеклянный наружными стенами, и только глубоко внутри очерчены непроницаемо помещения с сантехникой, но этого так мало для тайны частной жизни, что все жильцы как на ладони у меня и друг у друга, и внутри царит атмосфера страха и недоверия, повисшая над всем участком вместе с синими сумерками. В качестве развлечения там только огород, и я на грядке с луком собираю подберёзовики, а где-то в огурцах прямо на глазах растут огромные шампиньоны. Люди ходят с корзинками и несмело осматривают свой урожай. Огород значительно выше дома, к нему ведёт хлипкая деревянная лестница без половины ступенек, зато оттуда открывается вид на стеклянную коробочку, залитую мраком. Почти нигде не горит свет - люди стараются укрыться от любопытных глаз во тьме, но каждый продолжает смотреть за другим. У меня там тоже есть комната, а по соседству живут мои родственники, которых я не видел уже много лет - одна из них возится со своей уже подросшей дочкой, а в целом они собираются провести здесь семейный праздник, куда я тоже без желания приглашён. Комната для таких мероприятий, несмотря на всё те же стеклянные стены, кажется более уединённой и уютной, вырванная из моего детства с коврами на стене и старыми стульями с непонятного цвета обивкой, и мы действительно сидим за общим столом. В конце мне дают подержать белую кошку с чёрной спинкой, и я говорю, что на ощупь и на мордочку она как моя Китя, но меня просят не сравнивать живых с мёртвыми. Я просыпаюсь с лёгким налётом горечи, ловя призрачное ощущение шерсти на пальцах. Дэви на ощупь совершенно другая.

Я пью кофе с шоколадным молоком и кленовым сиропом, ем кофейную сгущёнку и слушаю музыку. Ко мне медленно, но верно едут заказанные образцы минералов, а на сушилке висит коллекция моих полосатых кофт. Инжир сбросил все листья, но отнюдь не из-за осени. В следующие выходные обязательно нужно купить куртку и большой цветочный горшок. А ещё сразиться со своей жабой в попытках поймать баланс между крайним расточительством и жизнью аскета, у которого из покупок для себя - только еда.

В комнате пахнет горелой бумагой и змеями. Кто-то тщательно уничтожил все найденные записи, даже стены выскоблены начисто. Камин полон остывшего пепла. Нет никаких следов бедняги, что снимал это помещение.
В пламени уцелел лишь один уголок листа. На нём неровно написано следующее: «Госпожа К. Зелёный халцедон. Трёхдольные. Весенние листья в о...». Неожиданным образом остался нетронутым сундучок с книгами. Кто бы ни сжёг дневники искателя ключей, книги его не интересовали.