.
Ну здравствуй. Враг, которого нет.
Чужая тень, нависшая над ещё зрячими глазами.
Тьмой, скомкавшейся и, как бумага, помещённой в горло,
Сквозь пищевод, в сосуды, сердце, в кровь и пот
Чернилами, сгущёнными ночной дремотой,
В тень забирая, точно хамелеон,
С одной лишь маскировкой:
Пустоты заброшенного грота.
Или гроба? С тем самым привкусом себя,
Панически к Танатосу взывая,
Боясь, и алча знать, и слышать не слова.
И даже не кого-то, а только стон,
В стагнацию вгоняемого, отошедшего в путь духа,
Прощаться с телом не желавшего за день,
И вместо этого лишь тишиною обрывая,
На полувзмахе к стене огнём прибитую,
Уже не человеческую тень,
А оболочку, не принадлежащую ни аду
И, тем более, ни раю —
Бездне. По чёрным венам разливая
С чернилами размешанную кровь.
Так надо, для признания стараний,
Чтобы судья, или, быть может, бог
Заметил, как, в агонии сгорая,
Душа стремится покинуть светлый небосвод
И устремится вниз, до электронов раздирая
Нейронов импульсы, бродящие в безумии сознанья,
Теряя саму суть себя в своём пути до дна
Той ямы, что уготована для всех, кто, не теряя рая,
Нарушить смог единственный завет:
Не устремляться самовольно в бессознанье,
К забвению пройдя, как на торжественный обед.
И пир начался, в лакуну превращая свет сознанья,
Надуманный и бесполезный знаний свет.
Отсюда выход будет. Скоро.
В кромешной тишине.
Нет.
Но всё же в темноте взываю:
"Приди, о дивный тьмы рассвет.
Мне тошно жить, себя не принимая,
Я боль несу, где людям кажется просвет.
Душой я больше бездну понимаю,
Чем жизнь живу со дня на день.
Приди, возьми последний свет.
Тебя я будто Еву заклинаю,
Два яблока глазных — мой дар тебе,
И, пусть не с древа всепознанья,
Но есть и новое во мне.
Ты только, мир мой забирая,
Оставь записку на окне".
И тишина пришла,
Взглянула на мои старанья,
Тьмы напустив, вернулась к пустоте.
А я остался, своё дыханье ощущая,
Не выиграв и не проиграв
Врагу, которого и нет.