Ложность. До сих пор не знаю, почему это меня занимает больше, чем что-либо ещё. Попробую разобраться. Для этого предположим, что я веду диалог.

— Доброго времени суток, Эндрю.
— Привет, Марк.

Оппонент появился. Нужно вложить в него идею. Пусть он будет... Например... Хм, сложно придумать что-то, что бы коррелировало с моим жизненным опытом, но как-то противостояло моим идеям. Ну допустим, он будет выступать против сна как явления.

— Слушай, я слышал, ты всё ещё продолжаешь это делать... Зачем? Есть ведь медицинские и научные способы обходиться без сна.
— Ты снова об этом? Спать — это нормально. Сон не требует лечения.
— Но ты послушай! Во сне ты проводишь добрую половину жизни. Зачем тебе прозябать в забвении столь долгое время?
— Эндрю. Я понимаю, что ты изменился и хочешь мне добра, но позволь мне оставить в себе что-то от старого меня.
— Но это же контрпродуктивно для саморазвития. Ты просто превратишься в машину с настроенным таймером.
— И что? Раньше ведь как-то жили люди.
— Марк... Ты неисправим.

Теперь, для того чтобы подтолкнуть Эндрю к нужной мне теме, введём какое-то внешнее обстоятельство. Пусть мы сидим в кафе и до того сделали заказ: молочный улун, раф и два чизкейка с карамелью. И вот этот нехитрый заказ уже доставляет милая девушка с очевиднейше натянутой улыбкой.

— Ваш заказ.

Она ставит на стол два напитка, затем отходит за десертом.

— Эндрю, вот ты задумывался, зачем человеку нужна ложь?
— А кто не задумывался?
— И к чему ты пришёл?
— Я считаю, что ложь мы изобрели как механизм защиты, чтобы уберечь себя от гнева соплеменников в древние времена. А случилось это как раз в момент зарождения творчества. Понятия не имею, в какую эпоху, но когда-то очень давно.
— И так и не разучились...
— Ну а зачем? Помимо вреда, ложь несёт и пользу. К примеру, она неплохо развивает фантазию.
— Ну да, мало сказать что-то, чего на самом деле нет. Нужно, чтобы в это поверили.
— Именно! Тебе нужно понимать контекст. Понимать обстоятельства. Понимать собеседника. Да, соврать может каждый, но убедительно врать — мало кто.
— На этом даже построили целую военную науку. Эх...
— Ой, да не вздыхай ты. Насилие — отдельная тема для разговора, и я бы...

В этот момент официантка принесла наши чизкейки. Девушка, на сей раз не успевшая надеть обходительную улыбку, поставила перед нами тарелки и, погрузившись в свои мысли, степенно удалилась.

— Спасибо... — бросил Эндрю ей в след.
— Итого мы имеем: насилие, переплетающееся с враньём. Ужасно.
— Как есть.
— И почему это так меня беспокоит?
— Да понятия не имею. Расслабился бы да посмотрел в окно. Мы не так уж плохо и живём, знаешь ли.
— А что за окном? Стальные шпили зеркальных городов? А что за ними? Ложь и насилие, такие же, как и раньше.
— Нет, ну не скажи... Как раньше, уже не будет.
— Это ещё почему?
— Да потому что мы изменились.
— И как же мы изменились?

До того обернувшийся посмотреть в окно, я оборачиваюсь к Эндрю, но не нахожу его не придуманного мной лица.

— Мы стали бессмертными, — говорит Генри и отпивает свой чай.

Я просыпаюсь в своей постели с колотящимся сердцем. Ощущения такие, будто и не спал вовсе. Отключаю будильник, который должен был прозвенеть через пару минут, и пытаюсь отдышаться.

— Мы стали бессмертными, — проносится у меня в мыслях.

Хотелось бы. Но до этого ещё несколько недель. А пока нужно заняться приготовлением завтрака и решением тестов. Наступил новый день в городе без зеркал.

.
Чёрные на белых. Маятник анти-движений рассекает красные нити свобод.
Мой друг остался где-то, я ожидаю в телеграмме новости, надеясь что пронесёт.
Моя страна захвачена кем-то, и я знаю, кто ответственность за это несёт.
Законом и силой в гетто стекается, белоснежно белый, но красный от крови народ.
Мне страшно и больно настолько, что терния в душу растёт,
Но вера моя не прослойка, меж правдой и силой господ.
Я сердце своё как Данко не вырву, но мой телефон,
Факелом вспыхнет ярким и пожар с собой принесёт,
В пламени этого действа, из искры зародится звезда
И под давлением мирных протестов, появится их не одна,
Непроглядную мглу рассеяв, разрывая завесу сна,
Пробудится народ "жыве Беларусь!" крикнув,
Прогоняя чёрные ноги с бело-красного полотна.

.
Ты вновь, проснувшись, открываешь дверь своей квартиры,
Спускаешься по лестнице неспешно, аккуратно, до замка,
И открываешь дверь на улицу своей квартиры, спускаешься
К ведущей до замка прямой, проснувшись вновь, и открываешь ты
Привычно на себя дверь выхода из собственной квартиры,
И одновременно толкаешь от себя. Затем, по лестнице скользя,
Выкатываешься на опалённый солнцем спасительный и грациозный пандус,
Съезжаешь вниз, с усилием руками вверх толкнув себя, ты
Поднимаешься на лестницу, к замку, и открываешь дверь своей квартиры,
И вниз от дома до замка. Красиво с ветром шепчутся деревья.
С улыбкой ты встречаешь их, покачивающихся в разные бока,
И тополь, что ты помнишь с детства, приветственно клонится на тебя.
Как только вышла ты из дома, чтобы погреться, посмотреть,
Как он сегодня смущённо отвернулся от тебя,
И ты поехала по пандусу до двери, что ожидала ввода для открытия замка,
На улице играли дети, под тополем, вращающиеся кто куда.
Ты улыбнулась и поехала гулять, как будто ты на велосипеде,
Тихонько улыбаясь про себя о том, что ты стоишь и смотришь —
А играют дети, в своей песочнице, буквально в метрах от тебя.
Когда ты собралась вставать с постели, толкая дверь входную на себя
И выехав, а там... Красивый махаон летит, злачённый в мягком свете,
И манит за собой прекрасным, бархатным крылом тебя.
Спешно скатившись, едешь ты за чудом этим, и тянешь руку, свободную от колеса...
Но не выходит дотянуться до выход преграждающего замка.
Потом ты махаона поймать пыталась в сети, но промах ожидал тебя.
А новый он, внезапно, пролетел мимо плеча...
Ты обернулась: позади, подобная тебе,
В коляске, с радостью за бабочкою мчась,
Стоит и улыбается под кронами друг на друга слоящихся
Деревьев, растущих из одного ствола.
И тянутся ряды людей на инвалидном кресле, как в зеркалах двух отражается свеча.
А в небе никто не улыбнулся, и коляска, скрипнув, развернулась,
Направившись к пустым воротам ржавым в облака.

.
Я слышала какой-то скрип, здесь кто-то ходит!
Ужасен его вид, пусть я ещё не видела лица.
И имя этому... Нет, это просто дереализация.
.
Я в депривации. Поток сознания несёт меня
Вдоль коридора, по стене, что будто бы вода,
И не заметила я, как... Нет, здесь не тишина.
.
Прокрастинация моя, найди, в чём суть моя,
Я скрылась в образах затерянного града,
Что создала... Разрушила... Нет, потеряла
И осознала только... Никогда.
.
Параллакция, я вышла из себя.
.
Стагнация.
.
Стагнация.
.
Стагнация.
.
Молчание и тьма.
.
Я где-то тут, найди меня, моя родная сублимация,
Сокрытая в зеркал подобным осколках собственного я.
.
Стагнация.
.
Деградация.
.
Детерминация:
.
Транзакция сквозь смерть в иную сущность бытия.
.
Но аппроксимация,
.
В цикличности падение по микроуровням себя
.
И девальвация сознаний
.
До уровня единственно оставшегося

Я.

.
Звёздное небо усеяно смыслами,
Пророки в нём ищут нити судьбы,
А учёные, орудуя острыми мыслями,
Пером правила пишут от уставшей руки.
.
А есть и другие, мечтатели, с силой
Запускать в чёрный вакуум измученный взор,
Вступать в спор с небесной твердыней,
Чтобы хлад сердца оставить в былом.
.
Таков же и я: смотря в зеркальные глади,
Звёзд вижу отдалённые вглубь огоньки.
Только мудрость моя — на поверку лишь скатерть,
Затмившая яркостью толщу воды.
.
А там, в глубине, за забытой гордыней,
Век изотермы находит свой дом,
И в той тишине я мечтаю о были,
Высотой отрицательной от звёзд отделён.

.
Возвышенно. Ты слышала голос его?
Он вещает так, что, где бы ты ни была, ты будто стоишь на скале,
И он, обращаясь, улыбается, мягко отворяет замок на дверях,
И с нежным скрипом впускает твой дух в себя,
Бархатистые волны голоса обнимают ласково плечи.
Жизнь чувствуется здесь, сейчас.
И средоточие мира отражается в бездонных его глазах,
Морщинки век расступаются речными устьями,
И трещинки проявляются на пересохших его губах.
— Ты не одна, — шепчет он, не открывая рта.
— Бог твой, родная, ты вовсе не одна.
А затем в теплоту превращается и волной проходит,
От начала сердца, по пальцам, до меня.

.
И пойду! Уйду от всех вас!
Вы не ценили?! Тогда вот вам! Мой слог о не пойманном полуубийстве!
Я, такой-то и такой, шёл сегодня мостовой и видел, как никто никого не спас!
А потом, вы не поверите, спустился с неба великолепной красоты топаз —
И прямо в руки мне! А затем голос: "Вот тебе, такой-то, за то, что тебя никто не спас!"
А я смотрю на него и примеряюсь, попаду ли отсюда прохожему им в бровь или глаз?
Но не решаюсь и просто выкидываю божественный такой топаз!
Зачем он мне, если ни я, ни меня — никто не видел даже через свой глаз?
Я же невидим, как я купить смогу себе славы хотя бы раз,
Если в магазине я — ровно что мёртв! А на бумаге — ровно что вместо чернил — газ!
А потом уселся на бордюр и как подумал: "Ай, ладно, напишу и останусь на этот раз!"

.
Голоса мира — полоса ткани, на которой нитями ивы вышита история.
Плетёный клубок из корней и сплетённых грёз, словно шаровой ловец снов,
Ты в нём уже родилась и живёшь, тонкими пальцами нащупывая пути мастера лоз,
И, тернием оплетающий сердца, радости и смерти воз уже мчит от стоянки кладбища
До не спешащих никуда льдин, выемку проделавших под каждый древесный трос,
Обезличивших себя и покинувших свой собственный невроз, оказавшись в общем
Сумасшедшем переплетении случайностей, болезней и угроз
В сильнейший за тысячелетия сезон дождей и гроз,
Потеряв себя в рассаднике кровавых роз
И утонувших социумом под наркоз
Без боли и без слёз.
— Опять разряд!
— Нет, его на лозий воз.

.
Ну здравствуй. Враг, которого нет.
Чужая тень, нависшая над ещё зрячими глазами.
Тьмой, скомкавшейся и, как бумага, помещённой в горло,
Сквозь пищевод, в сосуды, сердце, в кровь и пот
Чернилами, сгущёнными ночной дремотой,
В тень забирая, точно хамелеон,
С одной лишь маскировкой:
Пустоты заброшенного грота.
Или гроба? С тем самым привкусом себя,
Панически к Танатосу взывая,
Боясь, и алча знать, и слышать не слова.
И даже не кого-то, а только стон,
В стагнацию вгоняемого, отошедшего в путь духа,
Прощаться с телом не желавшего за день,
И вместо этого лишь тишиною обрывая,
На полувзмахе к стене огнём прибитую,
Уже не человеческую тень,
А оболочку, не принадлежащую ни аду
И, тем более, ни раю —
Бездне. По чёрным венам разливая
С чернилами размешанную кровь.
Так надо, для признания стараний,
Чтобы судья, или, быть может, бог
Заметил, как, в агонии сгорая,
Душа стремится покинуть светлый небосвод
И устремится вниз, до электронов раздирая
Нейронов импульсы, бродящие в безумии сознанья,
Теряя саму суть себя в своём пути до дна
Той ямы, что уготована для всех, кто, не теряя рая,
Нарушить смог единственный завет:
Не устремляться самовольно в бессознанье,
К забвению пройдя, как на торжественный обед.
И пир начался, в лакуну превращая свет сознанья,
Надуманный и бесполезный знаний свет.
Отсюда выход будет. Скоро.
В кромешной тишине.
Нет.
Но всё же в темноте взываю:
"Приди, о дивный тьмы рассвет.
Мне тошно жить, себя не принимая,
Я боль несу, где людям кажется просвет.
Душой я больше бездну понимаю,
Чем жизнь живу со дня на день.
Приди, возьми последний свет.
Тебя я будто Еву заклинаю,
Два яблока глазных — мой дар тебе,
И, пусть не с древа всепознанья,
Но есть и новое во мне.
Ты только, мир мой забирая,
Оставь записку на окне".
И тишина пришла,
Взглянула на мои старанья,
Тьмы напустив, вернулась к пустоте.
А я остался, своё дыханье ощущая,
Не выиграв и не проиграв
Врагу, которого и нет.

Предисловие от автора

Доброго дня. Уже месяца полтора, как я дописал последнюю часть этого небольшого цикла. Но в связи с тем, что жизнь шла неравномерно, я попросту забыл его выложить сюда. В связи с этим, а также с тем, что, возможно, кому-то будет интересно перечитать всё целиком, я попросил свою девушку скомпоновать все... "рассказы" в один и выложить сюда. Надеюсь, вам понравится то, что получилось. Приятного чтения.

×××

– Как думаешь, мы сможем дойти до них?
– Зависит от того, насколько мы потерялись.
– Кажется, я не помню даже, зачем мы их ищем...
– Значит, уже скоро.
Двое шли по дороге в глубоком лесу, под тенью звёзд млечного пути. Фонарики выхватывали едва заметную тропинку впереди и снующие туда-сюда силуэты между широких стволов древних деревьев. Двое были одеты в шахтёрские одежды и треснутые каски. Грязные, уставшие. Идущие просто потому, что им кажется, это единственный путь.

×××

– Марк.
– Да?
– А ты помнишь город?
– Это там, где мы собирались в путь?
– Да, кажется там ещё было что-то такое.... Ну... "Еда", кажется, называлось...
– "Еда"? Да, что-то припоминаю. Ты хочешь еду?
– Нет.
– Ну вот и здорово. Идём. Не тормози.
– Марк, а тебе не кажется, что я должен хотеть еду?
– Хм... Нет.
– И у тебя нет странного чувства внутри?
– Дай подумаю... Не-а. А что, у тебя есть?
– Ну... Скорее фантомное что-то.
– Ясно. Значит скоро.
Двое шли по барханам бесконечной пустыни, песок в которой, как будто бы в вечно взбалтываемых песочных часах, перемещался, изображая морские волны. Огромные волны. Солнце жгло. Млечный путь всё так-же отбрасывал тень на людей. Под поверхностью песка сновали туда-сюда неизвестные существа, будто акулы, высовывающие на поверхность свои конечности. Движущиеся бугорки. Но путь всё так же был ведом. Тропинка читалась. Двое в роскошных платьях шли.

×××

– Генри, а ты помнишь?
– Что?
– Ну... Помнишь что-нибудь?
– Да, кажется, помню. Вот этот монумент называется домом... Кажется.
– Нет Генри, это гора. Наверное.
– А, да. Дом — это то место, в котором...
– Что?
– Забыл....
– А я, кажется, что-то припоминаю. В доме всегда была... ну...
– А да, эта... Ну, нужна нам для... Ну, чтобы дышать потом можно было и двигаться... Чёрт... Не помню.
– Но вот что-то есть, да?
– Что-то есть, да.
– Значит, скоро.
Два человека в костюмах пробирались через заснеженные пики по одним им ведомому пути. Игнорируя флажки, тропы и заранее заготовленные карабины. Они просто шли вертикально вверх по отвесным скалам, будто бы отправились на прогулку в свой сад. Ветер не трогал их. Мороз даже не замечал. Только облака над млечным путём пытались составить последнему компанию.

×××

– Марк?
– ...
– Марк.
– ...
– Марк.
– …

Двое дошли до горизонта. Они не помнили ничего. Стоя у края мира. Там, где млечный путь соприкасается с землёй. Они стояли и смотрели неведающими глазами на всё, что их окружало. На берег моря или Вселенной. Они не могли подобрать слов, чтобы описать всё, что видели. Они попросту не знали слов. Двое голых мужчин у самого обрыва. Двое, если так же забыть о том, что числа могут переходить отметку в число "два". Бесконечно много таких "двух", стоящих стеной у обрыва, не ведающих ничего.

Дошедших.

×××

– Марк, а ты видел душу?
– Нет, Генри, это выдумки.
– Откуда боль тогда, будто я рыба и меня выбросило на сушу?
– Не знаю, может, просто ты стал жертвой чьей-то выборки?
– Не понял.
– Ну, смотри. Мы, люди, просто герои чьей-то выдумки. И мысли наши не подвластны собственным умам. Да и ум, понятье чьей-то больной... А впрочем, собирайся, пойдём и выясним, кто властен над тобой, мы станем, как больные путники.
– А ты уверен, что этот путь нам по зубам?

×××

– Марк... Веришь в бога?
– Генри, не используй эти глупые образы. Они столь поверхностны, сколь и недальновидны.
– Но веришь ли во что-то подобное?
– Подобное?
– Да.
– Хм...Трудно сказать. Я верю в то, что все мы случайные числа, взятые из странного генератора нас самих. И мир — такой же случайный массив. И я верю, что у всего этого было начало и будет конец.
– Ну так это же все знают. Это наука так говорит.
– А чем наука не религия и не бог?
– Ну, там ведь доказательства и "научный метод".
– То есть наука, как система, опирается на саму себя для познания того, что она видит?
– Ну... Да.
– А разве церкви не так же на всё смотрят?
– Ну...
– Просто методы отличаются.

×××

– Генри. А ты летал когда-нибудь?
– На самолёте?
– Ну, может и на нём.
– Ну да, бывало. Помню как-то...
– Да не, тогда неинтересно...
– А зачем спрашивал?
– Понимаешь... когда человек что-то знает, он обладает сухим и подкреплённым знанием. Он ведь именно что "знает" то, о чём его спросили.
– Ну да, логично. Но я тебя не понимаю. А ты разве не за этим меня спрашивал, чтобы что-то узнать?
– И да, и нет. Я просто хотел услышать о том, как ты представляешь себе полёт.
– Ну, это когда в спинку кресла...
– ..Да нет. Не то это.
– Тогда я тебя совсем не понимаю.
– Да и забудь. Неважно.

×××

– Марк, сколько пальцев я показываю?
– Два.
– А если подумать?
– Ну... Два пальца ты мне показываешь вытянутыми, а ещё... Ну, три, допустим, я вижу согнутыми.
– Правильно! А ты неплохо понимаешь меня.
– Было бы что понимать. Головёшка-то у тебя пустая.
– И не пустая совсем! Я ведь такой же, как и ты, человек!
– Ой ли? Такой же? Правда?
– Да! Вот смотри, у тебя есть пять пальцев и у меня! У тебя...
– Ага, ага. А ещё смотри. Можешь так?
– Как?
– Вот именно. Генри. Ты лишь мысль в моей голове. Я тебя выдумал.
– Что? Но вот же ты, здесь. Передо мной.
– А это лишь твоя фантазия, Генри. На самом деле, ты лишь мой персонаж. Пусть и живой.
– ..Ну допустим. Ладно. И что с того?
– Не знаю я, Генри. Не знаю. Вроде бы всё такое же, как раньше, и идёт своим чередом.
– Тогда есть ли смысл?
– В чём?
– Ну, выдумывать меня или быть здесь.
– Ну-у-у... не знаю. Но уйти я не могу.
– Я — тем более.
– Тогда пойдём дальше? Уже всё равно скоро.
– Да, давай.

×××

— Марк, а ты можешь...
— Нет, не могу.
— Но ты даже не дослушал!
— А и не нужно. Ты снова начнёшь о чём-то своём щебетать. "А летаю ли я над землёй?", "А ты можешь сделать, чтобы я умел петь?". Тьфу. Я не могу, Генри.
— Я просто хотел попросить тебя налить мне воды.
— Поздно. Я уже сказал, что не могу.
— А потом ещё меня поучать будешь. Ну-ну. Принципиальный старый сморчок.
— Зато у меня есть знание.
— А я зато живу по-настоящему.
— Технически и я живу.
— Да ну? Это не жизнь, Марк. Даже и близко.
— Да нет, вполне себе...
— Нет, Марк, это не жизнь. А теперь налей в чайник воды, а то пока ты там в своих чертогах обитал, она вся через свисток убежала.

×××

Будние дни сменялись тиканьем часов. Скучный дым сигарет витал по комнате, заполненной книгами. Стопки макулатуры вперемешку со стеклянными отражениями состояний стояли на морской глади ковра, то и дело обваливаясь под собственным весом или от случайного влияния извне. Марк сидел в кресле и задумчиво выпускал кольца дыма в потолок. Шумел телевизор. С кухни доносился редкий звон посуды и шум воды.

– Марк! Марк!
– Не мешай, я занят.
– Марк!
– ...

Вода стихла. Что-то напоследок тихо бряцнуло. Послышались шаги. Половица затрещала с нарастающим шумом. Дверная ручка скрипнула и отворила дверь. Генри вошёл в комнату взлохмаченный, держа в одной руке половник, другой же рукой протирая его. Генри был одет в фартук с розовыми сердечками.

– Марк, я тебя звал.
– А я отвечал, но ты не слышал...
– А подойти не мог?
– Успеется.
– Ну знаешь... Ладно. Я чего хотел-то...
– Ну?
– Сейчас... Забыл, пока шёл...

Марк немного повернул голову в сторону Генри и посмотрел в его глаза. Его ничуть не смущал внешний вид товарища. напротив, он казался ему естественным и домашним.

– Вот... Ответил бы сразу...
– И что бы изменилось?
– Я бы сразу сказал тебе, что в магазин нужно сходить! О, вспомнил, кстати. Молоко кончилось.
– Молоко? Но ты ведь его не пьёшь.
– Зато ты пьёшь.
– Перебьюсь.
– Ну уж нет. Давай. Туши сигарету и собирайся.
– Да что со мной станется-то, если я один день перетерплю?
– А я не знаю и знать не хочу. Вставай и собирайся. Заодно купишь вина какого.
– У тебя завелись деньги?
– Да, так что пошевеливайся.
– Но откуда?

Генри оценивающе взглянул на слегка растерявшегося Марка с сигаретой в руке и усмехнулся. Опёрся на дверь боком и сложил руки на груди.

– Помнишь, ты поленился посылать свою работу на публикацию и отмахнулся тем, что это "дорого и лучше купить ещё по бутылке"?
– Ну да. Мы и купили же.
– Ага, а я потом взял в долг у нашей соседки и таки послал твою работу к ним.

У Марка округлились глаза.

– Это возмутительно! А как же мои авторские права?!
– Права-хурава. Всем понравилось, Генри. Они просят ещё.
– Не собираюсь я их подкармливать ещё чем-то своим.

Но его губы слегка дрогнули, желая улыбнуться.

Генри это заметил и сам улыбнулся. Он взял сигарету из руки Марка и затянулся ею.

– Хочешь, не хочешь... Не важно. Важно, что тебе... Ну или мне, не суть, заплатили за это. Так что твои мысли в кои-то веки принесли не только теоретическую пользу.
– ..Вот ведь зараза... А я тебе доверял...
– Ага, а ещё прятал алкоголь, записи и в целом порой уходил незнамо куда.
– Это моя свобода. Я просто хотел...
– ...найти себя в этом мире. Да, знаю. А пока пойди найди на полках магазина молоко и вино. Можно ром.

×××

— Марк, а ты читаешь газеты?

Марк медленно повернул голову к Генри и, подняв одну бровь, коротко ответил.

— Нет.

— И я не читаю, ерунда это всё.

Марк перевёл взгляд на книгу, которую только что читал, запомнил страницу, затем закрыл массивное скопище слов и мыслей, дабы погрузиться в беседу.

— Генри, а почему ты считаешь газеты "ерундой"?

— Так ведь там не пишут ничего ценного, а только агитируют за какое-то дело. Пропаганда это всё.

— Пропаганда... А что в ней плохого?

— Ну, это ведь навязывание чужих мыслей посредством манипуляции и обмана.

— А если я тебе скажу, что, занимайся ты зарядкой по утрам, то твоё колено не разливалось бы болью к твоим... Эм...

— Двадцати восьми.

— Да, спасибо. То я разве не пропагандировал бы здоровый образ жизни?

— Ну... Это немного другое. В газетах этого не пишут. Там всё про политику и про всякие научные фикции... Ничего ценного.

— Хм. А если бы я начал говорить тебе о том, что ты не сделал к своим двадцати восьми, хотя обещал сам себе, а пото...

Генри не сдержался и прервал Марка на полуслове. Впрочем, Марк, кажется, этого и ждал.

— Не нужно вспоминать это. Не хочу я в сотый раз слушать упрёки от такого же неудачника, как я.

— Вот. А затем я бы сказал про зарядку по утрам. Но ты уже не слушал бы, верно? Информация, которая не интересна тебе, затмила бы собой гипотетически возможную информацию, содержащуюся далее по тексту.

— То есть, ты говоришь о критическом мышлении?

— Ну... Разве что о его лёгкой форме.

— Но если так, если ты признаёшь полезность газет, почему ты сам их не читаешь?

Марк отвернулся от Генри, раскрыл книгу на нужной странице и углубился в чтение, ответив на вопрос лишь после большой паузы.

— Тут две причины. История циклична по своей натуре и... Мне не интересен окружающий меня мир в том виде, который затрагивают газеты.

— То есть газеты для тебя тоже ерунда?

Марк спокойно дочитал страницу, а затем вновь повернулся к Генри, намереваясь закончить разговор какой-то фразой, которая бы поставила все точки над і.

— Нет, просто они не затрагивают ни мой круг интересов, ни жизненно важные аспекты. А вот тебе... А впрочем, сам решай.

— Марк, а...

Марк уставился в книгу и не подавал признаков заинтересованности разговором.

— Ну и ладно. И сегодня твоя очередь мыть посуду.

Марк только сдвинул брови в знак своего недовольства и протеста. Но промолчал. Его так его, тут всё было справедливо и честно. Спорить смысла не было.

×××

— Сколько ни бейся — всё без толку.

Паук, оплетающий моё тело, внезапно заговорил человеческим языком. Я не мог пошевелиться, находясь под действием яда, а он продолжал говорить, старательно заворачивая меня в свой шёлк.

— Вечно приходят новые, чего-то хотят, думают, что они лучше... И если б только они сами по себе были лучше. Всегда одно и то же, чувство собственной особенности. Ты ведь тоже не такой, как все?

Паук остановился и навис своими шестью глазами и огромными мандибулами прямо над мои лицом. Я боялся его, но даже глаза не мог закрыть. Страшно и больно. По всему телу растекалась кровь вперемешку с ядом, что выжигал изнутри.

— Особенный, по глазам вижу. Вот только, будь ты особенным, то было бы твоё место не здесь, не среди моей еды. Хотя... Если так подумать... — паук обернулся и посмотрел на десяток коконов, свисающих с потолка пещеры, — если так подумать, то не так уж и часто ко мне приходят новые приключенцы. Может, ты и особенный, просто чуть в меньшей степени, чем хотелось бы.

Паук снова принялся вертеть меня в своих лапах, неспешно заворачивая в кокон, но оставляя лицо открытым. Меня бы стошнило при других обстоятельствах от такого движения, но сейчас было слишком... Слишком всё.

Неужели я так и умру?

— ... Как-то на удивление часто я слышала об особенности того или иного человека. Но мало кто задумывался о границах этой особенности. Ведь даже то, как ты держишь вилку, ложку или... или даже ходишь — уже особенно. Ведь это всё обособлено от общего стиля. Да и общего стиля как такового не существует... Всё уникально для каждого. А потому... Что есть уникальность в мире, где уникально всё? Может, общность? Быть, как все? Но даже тогда это бы значило "быть особенным"... Мир единичных личностей...

— ...цена которым — месяц провианта для огромного паука. Ни больше, ни меньше.

— Да. А потом приходит кто-то вновь, как по часам... Не понимаю я ничего, я будто живу по расписанию.

Паук остановился, опустил меня на пол и обернулся к Марку. Они продолжили говорить, а я, осознавая собственную участь и место в мире, выдавил слезу, которую заметил только холодный гранит.

— Марк, вот как так получается, что всё идёт своим чередом? Почему всё так точно и правильно? Так ведь не должно быть.

Марк, сидевший на кресле в единственном углу пещеры под единственной лампой, излучающей приятный жёлтый свет, держал в руках газету, которую после обращения к себе опустил на колени, дабы видеть собеседницу.

— С одной стороны, да, с другой... А почему бы и нет? Разве сам мир не может быть каким-то уникальным? Вот в этом мире всё происходит так. В другом... Ты умерла, или наоборот, катаешься чаще, но более беспорядочно. Или... Да что угодно. Мир — он же тоже стремится к уникальности.

— О какой уникальности речь, Марк? Мы живём в единственном доступном нам мире и не можем наблюдать за другими. Один не может быть уникальным в множестве из одного.

— И не может быть таким же. Да. Но вот с тем, что живём мы в одном мире, я не соглашусь. Ты ведь представила другие миры, когда я о них тебе рассказал. Более того, ты верно представила их иначе, нежели я. Увидела или даже создала, пусть и в своей голове.

— Это всего лишь мысли, глупо судить о них, как о настоящих вещах.

— А какая разница? Всё, что ты видишь или слышишь — мысли. Не более. Интерпретация окружения мозгом.

— Но она объективна, она не меняется, в отличие от фантазий о других мирах. Я не могу её изменить так же легко, как и свои мысли.

— А можешь ли ты изменить мысли на самом деле? Миры из фантазий. Ведь ты меняешь только те переменные, о которых не знаешь, оставляя уже известное как константу. То есть, если очень подробно описать мир, он так и останется тем самым миром, которым его изобразил "автор" во всех умах, до которых он дотянулся и которые о нём узнают.

Боль понемногу начала стихать. Я смог моргнуть, и глаза отозвались неимоверным жжением и вместе с тем — облегчением. Контроль над телом понемногу начал приходить ко мне. Я попытался пошевелить рукой в коконе. Неудачно. Но я почувствовал, как пальцы еле двинулись. Это был явный успех. Я продолжил пытаться пошевелиться, пока мои заточители вели диалог и не замечали меня.

— ...это обесценивает наш мир. С одной стороны. А с другой... Это слишком сложно. Выходит, что все миры связаны друг с другом и в них можно заглянуть, но нельзя ничего изменить. Даже для того, чтобы сделать выбор, приходится не выбирать, а лишь найти нужный мир. Существует ли тогда выбор?

— И да, и нет. В рамках одного мира — существует. Но если рассматривать миры в целом... то выбор становится лишь ветвлением. Равнозначным, нужно отметить. То есть да, в рамках мультимирья — всё предрешено. Фатализм в чистом виде.

— И что нам остаётся? Если всё предрешено? Просто играть свои роли?

Я уже чувствовал, как слегка разогнулась моя нога в колене. Может быть...

— ...или просто выйти за пределы тела, приняв фантазии и сознание за единственную реальность.

— Марк, Леди, ваш пленник убегает.

Кто-то третий поставил свою туфлю мне на бок. Меня прошиб холодный пот. Захотелось кричать во всё горло, но из открытых губ вырвался только беззвучный воздух. Паучиха развернулась ко мне и вонзила свои мандибулы в мою руку. Снова боль, от которой хотелось биться в агонии.

— Спасибо, Генри, а то что-то я заболталась.

— И не жалко его тебе?

— Марк, странный вопрос. Нет, конечно. Кстати, отдыхай, сегодня моя очередь готовить. Ты что будешь?

— О, а давай омлет, тот, который сладкий. Мне он понравился.

Далее боль усилилась во сто крат и заглушила все звуки. Больше я ничего не слышал. Я не хотел умирать. Мне было страшно. Помогите.

×××

«Падение до небес»

— Марк, а ты с этой газетой когда-нибудь расстаёшься?

Марк не заметил вопроса, продолжая читать свежие новости. В последней из них говорилось о странном происшествии, случившемся в одной из столичных квартир. Кажется, были жертвы.

— Марк, ты хоть слышишь меня?

Марк не заметил вопроса, продолжая читать свежие новости. В одной из них говорилось о страшном происшествии в одной из московских квартир. Были жертвы.

— Марк, с тобой всё в порядке?

— Генри, а ты когда-нибудь дышал? А ты знаешь, ты всего лишь плод моего воображения. Ты живёшь в моей голове. Ты ведь знал?

Генри не заметил вопроса. Он читал старую книгу ужасов, основанную на вымышленной вселенной известного автора. В ней никто не умер.

— Марк, а ты знаешь, что в столичной квартире произошла интересная аномалия? Об этом ещё даже не успели написать. Там произошло нечто немыслимое!

— О, и что же? Посвяти меня в эту тайну.

Марк отложил газету, не успев её даже открыть.

— Генри, так расскажешь?

Генри не услышал вопроса. Его не оказалось рядом.

— Марк...

Послышалось где-то из другой комнаты. Голос у Генри был полон радости. Марк немного растерялся, но, пожав плечами, встал с кресла, положив газету на подлокотник, и прошёл в другую комнату.

— Марк, а ты читал сегодняшнюю сводку? Там что-то произошло. Что-то страшное.

— Нет, Генри, не успел. Но я прочту позже, — ответили в унисон два сидящих рядом Марка.

Марк, который только что вошёл в комнату, взял газету у единственного Генри и начал читать. Это были обычные новости, но в самой последней из них был только следующий заголовок: "В московской квартире случилось непоправимое. Ущерб превысил всё мыслимые пределы". И больше ничего.

— А что за тайну ты хранишь, Генри? — спросил последний Марк.

Генри не заметил вопроса и вышел из комнаты, оставив газету с новостями последнему Марку. Двое других не замечали новенького. Им было безразлично. Они были похожи на зеркальные копии друг друга.

Марку стало не всё равно, и он пошёл за Генри.

— Марк, а ты веришь в Бога? — послышался голос Марка из-за спины.

Последний Марк хотел было ответить, но вместо него ответил другой, сидевший рядом с вопрошающим.

— Нет, Генри, но, в свете последних событий в Москве... Кажется, моё неверие уже сыграло со мной злую шутку. Пари Паскаля, сынок... Мы проиграли.

— Но постой, я не Генри! — возмутился один из сидящих.

— А какая теперь разница? — ответил второй.

Последний Марк отвернулся от собеседников, не став их дослушивать, и вышел вслед за Генри. За тем единственным, что пока было постоянным.

Оставленная годы назад в заброшенном доме газета так и не была прочитана. Никто так и не узнал о самоубийстве в московской квартире одного незначительного человека. По крайней мере, не с её строк. Не с её, покрытых толстым слоем пыли, пропущенных мимо себя единожды, но всё же непрочитанных — строк.

×××

— Генри, ты здесь?

Марк вышел в коридор, но тот оказался пустым. Входная дверь, поворот на кухню и пустая арка, ведущая в зал, где он обычно ускользал от будничной суеты меж газетных строк. На мгновенье эта картина стала для него как будто бы новой. Словно он давно уже не выходил за пределы главной комнаты. Но затем оцепенение сменила тревожность, он встряхнул головой и отправился на кухню, где чаще всего мог не наблюдать, но слышать Генри.

— Генри, ты на кухне?! Ау?!

Когда Марк суетливыми шагами добрался до кухни и заглянул за угол, то увидел лишь развевающиеся от ветра занавески. Плита, покрывшаяся тонким слоем лёгкой пыли, была холодной. Он подошёл к окну и с характерным звуком закрыл его, прервав беспрепятственный приток свежего воздуха в комнату. В голове творился сплошной кавардак: "Что произошло?", "Почему Генри исчез?", "Смогу ли я его найти?".

Марк впал в глубокую задумчивость. А затем отпустил её с глубоким вздохом, вместе с которым начал разворачиваться и одновременно говорить:

— Генри... — он не успел договорить.

— Марк, — раздался раскатистый бас из дверного проёма.

Марк вздрогнул. Его глаза судорожно побежали в сторону источника голоса.

— Ты прыгнул выше головы, Марк... — сказал огромный двухметровый, рогатый, с тлеющими лазами и огромным мечом за спиной человек. А если точнее — демон.

Марк опешил и отступил, облокотившись на подоконник сквозь занавески, сорвав пару петель.

— Твой путь заканчивается.

Марк сглотнул. Он видел всякое, но по большей части в своих мыслях, своих снах. А демон продолжил:

— И... Марк, — он шагнул в сторону человека, — Марк, мне любопытно, и... Прости. Мне жаль. Ты... — он поднял ладонь, будто подавая её девушке, которую собирается пригласить на танец, — …ты не должен был быть здесь.

Марк слушал это и не мог понять, что происходит. Он откуда-то знал этого… Это существо. Знал, почему он здесь. Знал... Всё знал. Внезапно он понял, что для него не осталось тайн. Это уняло дрожь в руках и ногах. Уняло страх. Но не смогло унять слезы, что освободились от своего плена в зеркальном отражении всевидящего ока.

— Марк, послушай...

— Эридан, — перебил стоявшего посреди кухни демона Марк, — я знаю, зачем ты здесь. Я слышал твои слова, в будущем. Они, конечно, прозвучат, но... Ты можешь...?

— Нет, — прервал его демон.

Марк медленно сполз на пол, окончательно сорвав с петель белоснежные занавески, в одно мгновение окутавшие его, словно кружевная вуаль, загадочно скрывающая лицо невесты на свадьбе. А карниз, что держал их до того, начал медленно гореть без огня и обращаться в прах. И этот безогненный пожар теперь распространился по всей комнате, захватывая новые и новые пространства, оставляя после себя лишь дыры, ведущие в пустоту.

— Марк, я... Я не знаю, как ты это сделал. Ты первый, кто вышел за пределы планов в... ну... в мир за пределами всего. В мир грёз, но грёз общих для тех, кто посмел... кто дерзнул обрести свою суть вне мира смерти и смертных. Я бы помог, да, но ты... в настоящем мире ты уже почти умер.

Марк сидел неподвижно за полупрозрачным туманом из занавесок. Его лица не было видно. Демон присел перед ним на корточки, предварительно взяв клинок в руку и удерживая его в своих ножнах.

— Пойми... Я... То есть, ты... — демон не мог подобрать слов. В попытке выразить свою мысль он забегал глазами по комнате. Когда его взгляд едва коснулся пыльной плиты, нужные слова сами нашли выход. — Марк... Генри умер. Несколько дней назад. Он поскользнулся в ванной из-за переутомления. Ведь ты... ты уже несколько месяцев находишься в парализованном состоянии. Он ухаживал за тобой... Любил тебя. Оберегал. Но не смог уберечь самого себя от простой случайности. Его всё ещё не нашли. Как и тебя. Ты сейчас... Ты умираешь от жажды и голода. Только путь разума к телу больше ты не осилишь. Марк...

— Эридан. Я знаю.

Комната уже почти рассыпалась. Ещё недавно стоявшая рядом плита только что окончательно исчезла. Осталось лишь два маленьких островка пола и белоснежная занавеска, что очень быстро испарилась, оголив абсолютно спокойное лицо Марка.

— Ты страж, мудрец и странник всех миров. Но настало время заглянуть в их кузню. Найди алхимика миров. Скоро придут иные. Ты будешь им нужен.

Вместе с последним островком пола под Марком исчез и он сам — не мучительно-медленно, как пространство вокруг, а моментально. Обратился в пепел, что полетел вниз в безветренном пространстве.

— …алхимика миров?..