Меня переполняет злоба и раздражение.

Почему именно мои родственники являются катализатором моей тревоги и расшатанной психики? Почему они просто не могут принять мои выборы, без попыток научить меня, как правильно жить.

Давным давно я услышал фразу о том, что "Стоит ли слушать советы о жизни от таксиста, если он до сих пор таксист". Мой отец - алкоголик, который не может уходить в запой из-за возраста и здоровья, моя мать - само воплощение депрессивной гиперопеки.

Меня всё раздражает. Раздражает обесценивание моих выборов, обесценивание моих решений. Раздражают манипуляции со словами "ну ты уедешь, и нам незачем будет жить", "ты нас не слушаешь и значит нам скоро не о чем будет разговаривать", и т.д.

Я понимаю, что они хотят "как лучше", но благими намерениями выстлана дорога в ад. Вырвавшись из оков созависимости и вечно культивируемого круга чувства вины, я не хочу обратно в это вовращаться.

Но больше всего меня бесит, что вся эта риторика бьет по моей более-менее устоявшейся психике. Беспричинная тревога, усилиние фобий, искажение воспрития - со всем этим снова приходится бороться.

Чувствую, что та неделя, пока я буду собирать вещи для переезда, станет для меня небольшим локальным пиздецом.

Мы проспали весь день. Я, выбравшийся из удара постравматизма, она - от того, что ее задело рикошетом.

Свернувшись калачиком, отбросив подушку и одеяло из-за жары, она производила впечатление человека, которого не стоит будить сейчас, хоть уже наступил и вечер.

Ее не разбудило и шкворчание мяса на сковороде - она проснулась на несколько минут раньше. Я понимал, что когда она проснется, ей будет крайне паршиво из-за пересыпа, сбитого режима и перенесенного стресса, поэтому хотелось выдернуть ее из этого, хотя бы чуть. Пусть и порцией свежей еды с горячим чаем.

Она лежит рядом, почти обнаженная, уставшая после дневного зноя и пережеваний, связанных с подачей заявления на развод.

У меня было два чувства, которые противоречили друг другу: желание касаться ее и желание дать отдохнуть.
Хоть она и улыбалась, искренне, нежно целуя меня при этом, я все же понимал, как много на нее сейчас свалилось. Сам процесс развода был только частью общей картины, документы были поданы, оставалось ожидание. Но, пока длится это самое ожидание, обусловленное неповоротливостью бюрократической машины, окружающие ее люди продолжат пассивное давление, провоцируя приступы тревоги и дискомфорта.

Я был счастлив тому, что помогаю ей пройти через это. Счастлив, что я необходим и полезен. Но в сердце ныло чувство, что я слишком мало делаю для нее, чтобы она была более счастливой.

Она лежит рядом, почти обнаженная, а за окном постепенно солнце стремилось скрыться за линию холмистого горизонта. Надеюсь, что мы сможем встретить этот закат так, как мы его и хотели. Но даже если и нет - я подарю ей огни сонного города, пустого и свободного.

Черный шел ей к лицу. Черная рубашка, черные ботинки, черное пальто.

Конечно, я знаю, что всё это лишь образ, лишь броня, за которым скрывается ее хрупкая и теплая натура, но этот образ чертовски шел ей - образ дерзкой, уверенной и жесткой девушки, чей язык будет не менее колок ножа, который, возможно, припрятан где-то в кармане.

После того, как она впустила меня в сердце своей души, я видел в глубине ее глаз настоящие переживания, то, что на самом деле было у нее на душе. И хоть, обнимая меня за шею, она улыбалась, глядя мне прямо в глаза, я видел усталость и тревогу, которую так отчаянно желал развеять, хотя бы частично.

Мы были вместе где-то 2 часа, но я попытался согреть ее, объятием плечи и поцелуем, что безмолвно говорил "я люблю тебя". Мне не хотелость отпускать ее, в таком нестабильном состоянии, отчего в груди кольнула грусть.

Она просила меня ничего не обещать ей. Что я и делал. Но себе я такого запрета не давал.
И поэтому, видя ее глаза, что были уже на лестничной площадке, я бессловно обещал себе, что сделаю все возможное, чтобы она могла укрыться от тревог рядом со мной.

Погода такого типа никогда не сулила ничего хорошего: рваные облака изрыгали всплески дождя, время от времени обнажая ночное небо.

Это была уже вторая сигарета - первая ушла почти не заметно. Помешав кубики льда в стакане, я оперся на подоконник, уставившись куда-то вдаль: то ли на верхние дома, то ли на ветки яблони, что растет у подъезда.

В сердце сжималась обида, обиваясь вокруг аорты. Слишком уж для многих, последнее время, я становился врагом. Слишком уж для многих я становился злодеем.

Мне не привыкать. Но хоть я и готовился к тому, что ее мать не примет меня, была некая обида, что меня обвинили во всем, что сейчас происходило в ее жизни. Это выглядело так, будто я какое-то зло. Или же я сам так себе придумал?

Было достаточно сложно понять правду, за это я не любил Голос обиды - он искажал истину. Единственное, что я знал наверняка - между нами ничего не изменилось. Да, будет сложнее чем могло быть, но ничего, прорвемся.

Я... Мы что-нибудь обязательно придумаем.

Колесо сансары дало свой оборот.
Попробуем снова?

В прошлый раз, подобное место было убежищем моей пустоты и боли, в этот же раз все иначе.
Я выбрался из ямы внутриличностного ада и наконец-то нашел себя. Но, видимо, так уж я устроен, что некоторые мысли хотел бы высказать вслух. Голос счастья, голос разума, голос обиды, голос тоски - все эти и другие голоса хотят быть услышаны.

Пусть это будет тут, под очередной маской.