Ставлю себя на мьют – камеру выключила заранее – и не могу сдержать стон. Болезненный, глухой, идущий оттуда, где у добрых католиков обычно душа по дефолту. На колле нас четверо, и из них я – единственная сегодня без камеры. Он говорит, сосредоточенно глядя в экран, и сцепляет перед собой руки. Мне становится душно. Ерзаю на стуле, подбивая смету, и стягиваю рубашку.

Have you got colour in your cheeks?
Do you ever get that fear that you can't shift the type
That sticks around like summat in your teeth?

Что-то привлекает его внимание – и голос падает на октаву. Закрываю глаза – цифры, аналитика, бизнес-план летят к черту вместе с крошащимся следом самоуважением. Нет ни переговорки, ни партнеров. Есть упавший, хриплый голос у самого уха. Есть рука, крепко держащая за горло, как тогда.

I've dreamt about you nearly every night this week
How many secrets can you keep?

Я не пила. Но чувствую себя так, будто напилась до полного невминоза. Приоткрываю глаза только чтобы поймать пальцы, задумчиво оглаживающие полные губы. Такие четко очерченные, блестящие, со вкусом брюта – все еще чувствую его на языке.

Baby, we both know that the nights were mainly made
For sayin' things that you can't say tomorrow day

Он пишет в лс короткий план и пояснение к сказанному. В наушниках раздается мое имя – хочу ли я присоединиться завтра к коллу с клиентом, выбить бюджеты? Мне тяжело говорить – во рту сухо, как с бадуна, не хватает воздуха. И я хочу только одного, снова.

Crawlin' back to you
Ever thought of callin' when
You've had a few?
'Cause I always do

Заставляю себя смеяться. Разряжаю обстановку по отработанной схеме, подбираю свой самый мягкий, убеждающий тон, говорю, мол, как же без меня, ты что? Партнер улыбается и согласно кивает – ни в коем случае без меня.

Мьют. Залпом выпиваю стакан минералки – холодная вода течет по подбородку, под майку. Вместо этого в голове – как его прохладная рука спускается ниже.

It's just I'm constantly on the cusp of tryin' to kiss you
I don't know if you feel the same as I do
But we could be together if you wanted to

– По рукам, завтра по плану. С меня – кп, с вас – подбивка. Будем их гнуть. Всем до завтра.

Мы прощаемся. Я улыбаюсь, забывая, что камера выключена – корпоративная привычка, она такая. Откидываюсь на подушку, и пытаюсь понять, как я могла проиграть в игре, которую сама же и придумала.

Знает ли он, что в этой безмолвной войне он уже одержал заочную победу. Что ему достаточно поманить меня пальцем, и я приползу.

Do you want me crawlin' back to you?

– Ты же понимаешь, что он – не твоя лига?
– А кто, ты, что ли? – скалюсь в ответ, зная, что спровоцировала.

Ему надоедает – сгребает и целует. Видит Бог, я забыла, что люди так умеют: глубоко, требовательно. Зло. Я забыла, что кто-то целуется, как я – голодно и агрессивно, будто не любовью делишься, а пытаешься загрызть соперника. Не выпрашиваешь, не ждешь, не идешь первым, потому что в этот раз берешь не ты, а у тебя. А ты защищаешься.

Я спотыкаюсь и теряю равновесие – не споткнешься тут, когда тебя сносит неуправляемой бурей дикой, рычащей ярости, – и он подхватывает, пользуется моментом. Сбил жертву, считай, на половину победил. Улыбаюсь – чувствую, что он контроль теряет, думает, выиграл. Думает, легко попалась, сейчас оторвется. Я считаю до пяти – ровно столько, чтобы взять себя в руки и отойти от шока. За пять секунд он совершает еще одну ошибку – отпускает мои руки, чтобы прижать за талию, дать почувствовать, что меня ждет. Внушительно.

Но мне этого хватает: пяти секунд и свободных рук.

– Доброй ночи, – улыбаюсь так, чтобы яд с клыков стекал и капал на пол. Прямо ему под ноги.

Перешагиваю через хрупкое мужское эго, размазанное по полу мелкой крошкой. И чувствую горечь – хороший ведь мужик был, жалко мудак оказался.

Он недалек от правды. Я не его Лига, потому что я не играю в классики и не стреляю из пушки по воробьям.

Я инвестирую и не вывожу капитал до 15 лет с ежегодным налоговым вычетом.

Я становлюсь злее и равнодушнее. Как взрослые в детских книжках. Не потому что судьба суровая, просто любила Горьковское днище. Я учусь терпению и пониманию, у того и другого равнодушие – оборотная сторона медали. Но как говорили великие – это все, конечно, не точно, это все – где-то ниже.

Я учусь мыслить здраво и тихо, не судить – ибо не судим будешь. Смотреть в глаза отражению – знать, что лучше уже не будет. Нет ни света в конце туннеля, ни конечной автобусной остановки, есть путь – по заветам Будды, есть мы – и всегда пребудем.

Не молюсь и не осуждаю. Работы, забот по горло. Мне ближе к коже бронь в ресторане, чем революция, надо же, Боже. Агрессивнее защищаю границы, рявкаю, как положено – другому в России не сбыться, по-другому мы не научены.

Я отрицаю синдром отличницы, привыкаю переводить конфликт в шутку. Мне некогда терять время на баттлы и терки, время – деньги, нетворкинг дороже.

Саркофаг мой под пирамидой Маслоу – сокровищницы его бесценны. Но мне некогда к ним обращаться, у меня ретроспектива и синхронизация, опаздывать тут негоже. Добрый день, убогие рожи.

Я становлюсь тоньше, иссекаюсь городской пылью. Бесстрастно смотрю на искусство, изучаю законы Элизиума. Мне кажется, я их выучила. Но это, как обычно, не точно, и, вполне вероятно, не очень прилично.

Я учусь заново чувствовать. Исследую свою тело – вот тут родинка над ключицей, тут – растяжки, потому что вес скачет, тут шрамы остались – я так любила, что глушить могла только болью. Здесь у меня косточки, тут – рельеф боковых мышц. Ниже – намечается снизу животик, потому что в спортзале не была полгода, да не очень-то уже и хочется.

Он говорит, я худая слишком. Ему бы животик и чтобы щеки здоровые, а не острые, как бритва, скулы.

Улыбаюсь застенчиво, кокетничаю, мол, что поделаешь? Обмен веществ быстрый, такая вот я ведьма, модерн мэджик, расклад таро в клабхаус, все дела. А сама смотрю в зеркало – а там сосуды лопаются, зубы ломаются, жкт того гляди сам себя переварит. Ведьма, конечно, только способы стремные.

Каждый день без срыва – маленькая победа. Каждый день – ощущение тела, чувственности. В ответ на победу тело рассказывает, как ему нравится, когда его трогают. Я учусь принимать несовершенства и испытывать потребность в близости.

Он кладёт ладонь на живот – после плотного, вкусного ужина, и рука его мягко рисуется круги. Пытаюсь втянуть по привычке, а он ругается. Я расслабляюсь, и тогда приходит желание.

Я учусь женственности у природы. Учусь принимать своё тело и лечить старые раны. Я учусь – и знаю, что это не диплом бакалавра; полюбить себя не хватит и жизнь, и самые строгие судьи здесь – не экзаменаторы.

Границу между своим и чужим я всегда чувствовала как-то особенно остро. Парадигма "свои/чужие", ярлык "верю/не верю", категории в пыльном архиве в голове "ценно/не ценно". Вход во внутренний круг у меня имеет жесткие стандарты, выход из него – по щелчку пальцев.

Я поднимаю новый телефон с этим несуразно большим экраном, оценивающе пробегаю две цепочки сообщений: одну безразлично, вторую – с улыбкой. Месяц назад эти цепочки лежали на противоположных концах парадигмы. Месяц назад ради первой я срывалась в ночи, чтобы помочь. Готова была тратить ресурсы: время, финансы, эмоции, поскольку это все – для внутреннего круга. Месяц назад вторая цепочка жила где-то на периферии моего сознания, а сегодня выжидающе стоит на границе свое-чужое и смотрит на меня покрасневшими, голодными глазами. Вязкая слюна капает с ее ощеренных клыков. Сижу напротив, на табуретке, за линией безопасности. В руках у меня – сочный, истекающий кровью шмоток свежего мяса. Перекладываю его из руки в руку, и вторая цепочка сообщений скулит. Скулит и тревожно так, заискивающе топчется по границе, не решаясь.

Она знает, что пока ей здесь еще не рады, но готовы.

Мне не нужно поворачивать голову, чтобы боковым зрением следить за грудой вздохов и воспоминаний неподалеку – цепочкой номер один. Тоже за границей, только кончик хвоста еще постукивает внутри зоны безопасности. Думает, в любой момент вернется. Будет накормлена.

Пытаюсь найти в себе силы посмотреть на то, что когда-то любила и оберегала. И не могу. Процесс отсечения ненужного в моих ментальных архивах какой-то автоматический и безжалостный, я его боюсь: люди теряют мое доверие, а вместе с ним – чувства. Я хочу ответить, хочу вовлечься в разговор...

И безразлично свайпаю влево.

Ведь мои границы – высокий забор и колючая проволока.

Я помню это чувство: она открывает таб с мессенджером, быстро печатает сообщения – мы ждем, когда доедут оставшиеся, включая ее девушку, – и прослушивает голосовое. Они въехали в город, через час будут на месте. Она продолжает радостно делиться со мной новостями, я улыбаюсь и незаметно прижимаю пальцы к солнечному сплетению. Будто стряхиваю что-то. На самом деле – кольнуло.

В голове все еще висят название чата и цифра участников в нем. Трое. Отдельный чат, в котором нет меня.

Ничего страшного не случилось: мир не перевернулся, стекло не разбилось, даже не слышно было на глубине вагон метро. Но я помню это чувство – кислое, как желудочный сок – чувство изолированности и неизбежного одиночества. Мне не грустно и не плохо, я улыбаюсь, надавливаю пальцами уже чуть выше солнечного сплетения, кручусь на знакомом стуле. Очень громко смеюсь, и разговор продолжается.

Вечер и следующий день проходят по плану, никто не заметил подмены, все, как всегда. Кроме меня, все-таки. Я уже иначе смотрю на людей и рассеянно отвечаю, что конечно помониторю билеты в Стамбул и да, спасибо, безумно вкусно, рада видеть, конечно скучаю и очень хочу поводиться в настолки. Только в голове разговор с терапевтом полугодичной давности, хотя и очень нечеткий.

– Знаете, я всегда себя какой-то лишней чувствую. Никуда не вписываюсь, близких друзей не имею – ну, знаете, чтобы так всякими житейскими историями делиться. Собираться вместе. Такая вот компания своя. И вот сейчас даже – сблизилась с людьми, наверное, даже могу назвать их в какой-то степени своими. Но, знаете, я же чувствую, знаю – я и тут лишней буду.
– Но может все же попробовать и довериться? Ведь они вошли в ваш круг, а вы – в их. Значит, стоит попробовать.

Попробовала. Не знаю, стоило ли. Получить на какой-то огрызок времени чувство значимости и принадлежности, учиться отдавать и принимать, заново довериться, чтобы вот так вот снова оказаться на обочине со всем своим багажом не выраженной любви к миру. Стоило ли пробовать еще раз? Не знаю, но прижимаю пальцы к груди, будто придавливая извивающегося там червя, и вычеркиваю из планера несколько дел.

Больше не актуально. У одиночества нет завершенных задач в списке встреч.