Камю у меня стойко ассоциируется с музыкой группы The Smiths. Та самая "печаль моя светла", доведенная до исступления, до той черты: когда и хочешь жить по-другому, да только не знаешь - как, и хватит ли сил что-либо изменить. Роман "Чума", наверно, можно назвать самым известным у Камю, но я открыла его для себя не так давно.

Действие разворачивается в алжирском городе Оране. Как ясно из названия - туда приходит чума. Доктор Риэ делает всё, что в его силах, чтобы остановить болезнь, по ходу сюжета пытаясь осмыслить такие философские категории, как смерть, жизнь, любовь, одиночество, безумие. Чума же представляет собой зло - беспощадное, абсолютное, неумолимое, и все герои отчаянно ищут возможность победить его. Или просто выжить?

Этот роман написан в жанре хроники, объективность статистического изложения продолжает тему постороннего, которая встречается у Камю в одноименном романе. Взгляд на болезнь, страдания и смерть с такой точки зрения эмоционально выбивает из колеи. Встречала подобное у Сильвии Плат в романе "Под стеклянным куполом", где героиня Эстер с равнодушием наблюдает за развитием своей психологической патологии. Ты - как читатель - хочешь сопереживать героям, но стиль повествования говорит тебе: "Это всего лишь симптомы, цифры, последствия. В реальном мире все точно так же, почему же ты не умираешь от сочувствия всему живому?"

Камю как будто дает ключ к пониманию всего, дает ответ. Простая мысль - вместе мы можем победить зло. Но легче от этого не становится, потому я не знаю этого другого, с кем следует объединиться, я оказываюсь заперта в моей же жизни, в моем мировосприятии, я не могу понять другого, а значит - не могу принять его.

И вот чума становится синонимом абсурда, хаоса, и нет от этого ни спасения, ни лекарства. Оно может уйти ненадолго, но, как сказано в романе, "чума – это значит начинать все сначала".

Такое бесценное знание, бери и живи себе, но так тяжело, что бросаешь этот дар, устрашившись хирургически равнодушной честности. Быть самим собой - этого мало, но на большее, возможно, мы и не способны. Но кто знает?

Мой папа похож на Тони Старка, а мама похожа на певицу Валерию. Лучшей её песней считаю ту, которую услышала в детстве, - ‘самолёт’. У нас дома был этот альбом на диске облачно-небесного цвета.
Есть в этой песне некая отстранённость, но в конечном итоге текст и музыка повествуют историю о прощании и крупице надежды, что боль всё-таки отпустит тебя. И однажды ты будешь в порядке.
С удивлением обнаружила, что все мои рассказы в прозе только об этом.
Наверно, так и должно быть, если твой папа похож на Тони Старка, а мама - на певицу Валерию.

Драма Эсхила "Агамемнон" мне очень понравилась, поэтому с восторгом предвкушала встречу. Я решила даже приодеться под роскошный вайб "Ага" (так придумала ласково называть эту трагедию), выбрала чёрный балахон, чтоб хоть выходи сейчас на сцену и играй.
Встретились мы в Воронцовском парке около станции Новаторская.
С первых же шагов нашей прогулки по античности мы единодушно решили, что Эсхила можно считать новатором в драме, так что станцию БКЛ переименовываем на Эсхильскую.
Dixi.
И как хорошо нашлось идеальное место для чтений по ролям - напротив ступеней заброшенной оранжереи усадьбы Воронцова в стиле классицизма. Величественные своды окон и дверей навевают полуденную фантазию, что перед нами дворец самого Ага в Аргосе.
Мы читаем вслух страстные сцены вероломства и измены, нас слушают растения, прорастающие сквозь фронтоны оранжереи, как будто качаются в такт голосам. Время - единственная неизменная декорация человеческой судьбы.
О, неизбежная красота, рада тебе в своих стихах, рада тебя узнавать и здесь .
Всё свершилось. И после мы решаем отправиться в плавание на лодочке по водам августовского пруда.
Мы как трое одиссеек, хитроумно и быстро обучаемся грести и править веслом. Путь домой станет эгзодом обретения себя после всех тревог и ненастий.
Я в это верю.

"Слушай, я совершенно счастлив. Счастье мое — вызов. Блуждая по улицам, по площадям, по набережным вдоль канала, — рассеянно чувствуя губы сырости сквозь дырявые подошвы, — я с гордостью несу свое необъяснимое счастье. Прокатят века, — школьники будут скучать над историей наших потрясений, — все пройдет, все пройдет, но счастье мое, милый друг, счастье мое останется, — в мокром отражении фонаря, в осторожном повороте каменных ступеней, спускающихся в черные воды канала, в улыбке танцующей четы, во всем, чем Бог окружает так щедро человеческое одиночество."
(В. Набоков, «Письмо в Россию»)

Если о чём и хотелось бы говорить не прекращая, не прерываясь на паузы, так это о любви. Послушайте историю девочки, у которой постоянный дисконнект со "старшими" женщинами. Нетрудно догадаться, почему дела обстоят так, но давайте всё-таки не об этом.
Лучше расскажу, как давеча удалось принять участие в поэтическом фестивале.
Я не очень люблю читать свои стихи, не умею и не знаю, как это делать. Но в данном случае мне очень хотелось посетить этот фест не в качестве гостя, а в роли выступающей. Всё дело в моём бесконечном уважении и обожании Д., это она придумала и организовала фестиваль под себя. Обычно мне достаётся участь маргинала, но Д. благоволит мне. Странные ощущения, когда к тебе хорошо относятся. От чего я чувствую себя такой одарённой, как античные герои ощущали свою силу благодаря особой связи с олимпийцами.

Что за чудо случилось в тот вечер? Чтения происходили в большом зале одного бара. Поначалу я растерялась от количества людей, шумно, немного пьяно и в совершеннейшем беспорядке.
Как только я зашла, ко мне подлетел знакомый.

• Привет. Как же так получилось, что ты с такими взрослыми читаешь сегодня?
  Пожимаю плечами в ответ с растерянной улыбкой.
• Не знаешь, какой регламент?
• По две минуты на каждого, порядок определяет Д. У неё выстроена какая-то своя драматургия.
• Хорошо, спасибо.

Д. берёт слово, и если бы ее речь была представлена музыкой, то с первых тактов слышится столько любви, признательности, трогательной благодарности. О, опера моей души! Д. открыто выражает свои чувства и с таким юмором представляет каждого участника, забавно подтрунивая над медленными шагами к микрофону. Да, многие не слишком молоды, хихи.
Д. , конечно, настоящая императрица поэтического мира, по крайней мере - в Москве. И она даёт сегодня бал.
Выступаю уже почти в самом конце, и за мой скромный перфоманс даже Д. еще и дарит литературный календарь.
К моменту своего выхода на сцену я уже окончательно расслабилась, на самом деле - мало кто слушал тексты, все просто общались, смеялись, было очень по-человечески тепло.
Давно так не было. Возможно, никогда.

Серёжа опаздывал на встречу. Я достала из сумки свежий номер районной газеты и погрузилась в чтение. Страница за страницей, и вот уже сканворд. "Второе имя Аполлона" - три буквы - по вертикали. "Лечебный компонент бани" - 3 буквы - по горизонтали.
Я сижу в кафе, отгадывая слова, так проходит ещё минут двадцать.

• Меня настолько долго не было, что ты успела состариться до чтения газеток? - Я вздрагиваю от серёжиного голоса за спиной.
• Ты ошибаешься насчёт газеток, - говорю. - Смотри, где ещё можно увидеть столько хороших новостей.
  Статьи на каждом развороте радостно играют, как стайка ярких бликов на воде, под солнцем читательского внимания. Я любуюсь забавными и зачастую трогательными фактами из биографии родного района. Но больше всего воодушевляет близость к месту действия описанных историй.
  И причём тут старость, с которой ассоциируется пресса из подъезда? Конечно, частенько можно встретить пожилых людей на скамейках или в парках с этими газетными листками наперевес. Но мне в их фигурах видятся этакие почтенные ‘связисты’, живущие в унисон с урбанистическим пейзажем.
  Районная газета помогает синхронизироваться с городом в столь же неспешном темпе, как он меняется. Только кажется, что быстро, на самом деле - изменениям нужно время. Как и мне нужно было привыкнуть к тому, что из точки А в точку Б можно не просто перемещаться, а путешествовать. Во втором случае чувствуешь свою принадлежность чему-то большему.

У всех в документах есть прописка, строчка адреса в определённой графе. Что по этому адресу расположено в вашем сердце? Пусть это будет что-то родное, в переводе с любого языка означающее ‘своё’.

Я планировала "летопись" как 90страничный дневник, по тексту в день. Всё, чтобы пережить нелюбимый сезон в году, я всегда схожу с ума от лета в городе, хотя отчаянно стараюсь найти хоть что-то хорошее в предлагаемых обстоятельствах.
Как видите по номеру в заглавии, я не дотянула по частности публикаций даже наполовину. Причин несколько. Устала от дробных прозаических форм, но есть ещё кое-что. Я уже давно заметила за собой, что когда жизнь играет всеми красками, совсем не хочется ничего писать.
Не пишется.
Не потому что для письма нужно страдание, о нет, отнюдь. В минуты любого сильного переживания - не до письма. Для того, чтобы писать, нужна пустота.
Внутреннему освобождению либо учишься, либо просто ждёшь, когда оно посетит тебя. И вдохновение здесь не при чём. Оно-то стабильно приходит в момент работы, как находишь в садовом инвентаре то, что необходимо тебе прямо сейчас, в зависимости от того, что собираешься сделать - прополоть клубнику или подрезать розы.
Я так надеюсь, что труд и вовлечённость в происходящее вернут меня к себе.
Так надеюсь.

Я вижу так много любви, потому что хочу её видеть. Она приходит к тому, кто рад ей искренне и хочет внимать всем сердцем. С ней переживётся всё, и преобразится тоже.
Стою в галерее перед внушительным полотном живописца Смирнова "Смерть Нерона". Внушительного по размеру и по сюжетному накалу: мы видим сцену сразу после самоубийства римского императора Нерона, чье имя стало синонимом жестокости.
Его политика и маниакальное поведение оставило в истории кровавый след, и вот он на глазах протянулся от его трупа на жёстком песке. В правой части картины расположилась группа женщин несут носилки, и на лице каждой - гамма чувств, проявленное отношение к покойному : молодая наложница смотрит облегчением и брезгливостью, старая нянька испугана, ещё одной как будто всё равно.
А что я чувствую ? Так много знаю о Нероне, читала "Камо Гридеши" Сенкевича и хорошо изучала историю Римской империи в школе. Стою перед изображением в размышлении, справа подходит женщина с маленькой дочкой, ей лет пять. Малышка крепко держит мамину ладонь, чтобы не потеряться в музее, не отходит от неё ни шаг.
Краем глаза я вижу, как девочка замирает перед "Смертью Нерона". Вся нижняя часть картины с бездыханным телом находится как раз напротив юной посетительницы выставки.
Пару секунд, и глаза её расширяются от ужаса. Девочка бросается вперед к Нерону, а затем так же резко пятится назад.

• Мама, он умер, - говорит девочка, запрокинув голову, в голосе слышатся нотки подступающих слёз.
  Мама в ответ лишь быстро уводит дочку прочь от полотна.
  Я же продолжаю стоять, но уже преисполненная хрустальной нежности от очередного прекрасного явления любви. Малышка пожалела мёртвого Нерона, не зная и не думая о его злодеяниях. Вывод ли это или нет - судите сами, но лучше не судите.
  Сердце, будь отважно, как эта маленькая девочка, будь отважно в прощении и понимании другого, его боли, страха и дурацкой надежды, что не всё потеряно. Не всё потеряно.

Много любви встречается на пути, полнотравье её невидимо торжествует повсюду. Каждую по отдельности любовь как стебелёк берёшь в ладони, плещется радость такая чистая, радость быть.
В бассейне иногда мой сеанс пересекается по времени с занятием подростковой группы. Худенькие мальчики 15-16 лет похожи на стайку юрких рыбок, они плескаются и гоняются в воде друг за другом с визгом и брызгами. Это никого не раздражает, а мне и вовсе нравится такая атмосфера баловства. Но несерьёзный настрой мальчишек резко сменяется полной сосредоточенностью, когда тренер, стоящий на бортике, коротко свистит для привлечения внимания.
И они, замерев, ловят каждое слово из его наставления и сразу же начинают воплощать поставленную задачу. Я вижу столько любви, такой огромный потенциал любви в этой картинке: мальчишки держатся за край бассейна, запрокинув головы, и мастер, дающий каждому свою заботу.
Замечаю, что и сама как будто плаваю быстрее, да, хочется стать частью мальчишечьего "косяка" на соседней дорожке.
Любовь огромная как бассейн, бассейн огромный как моя любовь.

Когда-то мне казалось, что волевым усилием можно перекроить весь мир по своим меркам. И предъявляя высокие требования к окружающим, прежде всего я спрашивала с себя. И - боже мой - как я себя наказывала!
Например, за болезнь.
Я думала так: если все контролировать - питание, сон, спорт, то заболеть нельзя. Заболевают только те, кто ведет себя безответственно. Такую схему можно применить и к другим сферам жизни, но у меня случилось вот так. Вслух, конечно, не высказывала эти мысли, вроде как я воспитанный человек, не буду же других осуждать, но от замалчивания делалось только хуже в психологическом смысле.
В итоге я загнала себя в критическое состояние.
Очень часто встречала контролирующих женщин, все они были были несчастны, глубоко в душе напуганы своей жизнью и невозможностью понять, что со всем этим делать. В мире контроля перспектива всегда мрачна, сколько бы ты ни выжимала из себя "свет" порядка и плана.
Контролирующие женщины при всей видимости бурной деятельности в основном стоят на месте, парализованные изнутри.
Это какой-то навязанный миф, что взяв всё под свой контроль, результатом этого усилия непременно станет счастье. Расслабься, доверься, играй, девочка моя!
И с тех пор как начала практиковать игровой подход ко всему на свете, намного легче стало, скажем, по-доброму посмеяться над своими же ожиданиями и тем, что получаю в реальности. Или не пытаться доказать, объяснить что-либо человеку, которому боль душевная не даёт возможности говорить спокойно, раз он так рьяно кидается защищать свои позиции. Потому что любые позиции в общем-то смешные, жить, думать, делать можно что угодно, не навязывая другому, принимая и уважая такое же его право жить, думать, делать иначе.

Когда на меня начинают "наезжать", я беру время, чтобы "посмотреть в человека посильней". Увидеть центр, исток такого давления. Насколько человек давит на окружающих, так же - если не больше - он давит внутри на себя. Уж я-то знаю.
Попробуйте мою методу. Увидьте в другом своё зеркало и утешьте его, потому что мы все втайне мечтаем о хоть каком-то утешении.